Лунная нить - Изабель Ибаньез

– Хм, – откашливаюсь я. – Извини.

Закатив глаза, Руми толкает плечом дверь в лазарет. Первое, что я замечаю, – это запах. Внутри растут самые разнообразные растения. Стол заставлен горшками с базиликом и розмарином, рядом – глиняные миски, до верхов наполненные зубчиками чеснока. С каменного потолка свисают пучки сушеной лаванды и тимьяна.

Запах в этой комнате очень похож на то, как пахнут вещи Руми. Только еще хуже.

Сквозь широкие прямоугольные окна льется послеполуденный свет, и оконные рамы отбрасывают на пол косые тени. В углу стоят несколько пустых коек с аккуратно сложенными покрывалами. Я узнаю сложные геометрические узоры и причудливые изображения попугаев. Это работа Тамайи.

– Здесь пахнет тобой, – говорю я.

Руми невольно усмехается.

– Вот уж спасибо.

Я сажусь на покосившийся деревянный табурет. Расправив длинную полосатую юбку, я оглядываюсь вокруг. Все стены лазарета увешаны изображениями различных трав и растений. Мое внимание привлекает один из рисунков – небольшой набросок, не такой яркий, как все остальные. Тот же самый цветок, который я видела в логове Сайры.

– Что это за цветок?

Руми оглядывается.

– Кильясиса[73]. Легендарный цветок, который безуспешно ищут уже много лет.

Я собираюсь задать следующий вопрос, но тут он достает бутыль с прозрачной жидкостью. Уксус. Желудок мучительно сжимается. Заметив ужас в моих глазах, Руми едва заметно улыбается.

– Я знаю, – говорит он. – Но нужно почистить рану. Если я этого не сделаю, туда попадет инфекция. И тогда мне придется отрезать тебе руку.

– Ты преувеличиваешь.

– Думаешь?

– Постарайся не злорадствовать.

Теперь он улыбается во весь рот.

– Слишком поздно, кондеса.

Руми смачивает уксусом чистую белую ткань и плотно прижимает влажный уголок к ране. Я зажмуриваюсь, шипя себе под нос ругательства.

– Хочешь, сходим завтра на рынок за салтеньяс?

Я удивленно моргаю.

– Что? С тобой?

– А ты бы предпочла с королем?

Меня передергивает, и он добавляет серьезным тоном:

– Извини. Глупая шутка. Но вообще тебе на самом деле нужно немного отдохнуть от замка. Я могу отвести тебя, когда колокол пробьет одиннадцать.

В его темных глазах загорается хитрый огонек. Мне не так часто выпадает возможность выйти за пределы замка, и я не собираюсь ее упустить – или отказаться от бесплатных салтеньяс. И я не против его компании. От этой мысли я густо краснею. Он замечает и немного хмурится.

– Да, – говорю я, увлеченно рассматривая свою руку. – Хорошо.

Он наливает на ткань еще уксуса и повторяет процедуру. От жжения глаза наполняются слезами.

– С тебя не меньше трех штук за эти мучения.

– Еще минутку.

Он аккуратно дует на рану, затем выдавливает маслянистую жидкость прямо из побега кактуса и смазывает ею разбитый локоть.

– Все время приходится тебя подлатывать.

Я наблюдаю за его ловкими движениями. Он убрал засохшую кровь, и теперь рана выглядит гораздо чище.

– Ты хороший лекарь, Руми.

Отвлекшись, он изумленно смотрит на меня.

– Что?

– Ты никогда не называла меня по имени.

Я почему-то краснею оттого, что он обратил на это внимание. Хотя он, конечно, не мог не заметить.

Я поднимаю глаза, и наши взгляды сцепляются. Сейчас Руми сосредоточен на мне целиком, совершенно позабыв о больном локте. Он растерянно смотрит на меня, словно задавая вопрос, на который у меня нет ответа. Я сижу неподвижно; его ладонь, теплая и мягкая, легко ложится на мое предплечье. Он хмурится еще сильнее. Наконец я перевожу взгляд на свой локоть и делаю вид, будто слежу за его действиями.

– Я немного… смущен, – тихо говорит Руми.

Сердце замирает.

– Почему?

Тишина кажется бесконечной. Руми отпускает мою руку.

– Локоть скоро пройдет. Не стирай мазь и постарайся не мочить.

– Руми.

– Хочешь чаю? – спрашивает он, поднимаясь.

– Да, давай, – отвечаю я и крепко зажмуриваюсь.

Он подходит к очагу и разжигает огонь. Над поленьями висит почерневший чайник. Руми берет несколько пучков трав, свисающих с потолка. Моя любопытная ящерица высовывает мордочку из кармана, и я аккуратно заталкиваю ее обратно указательным пальцем.

– Сиди смирно, – тихонько шепчу я.

Руми оборачивается.

– Острый подойдет?

Я многозначительно смотрю на него.

– Спрашиваешь! Давай самый острый, какой есть, лекарь.

Руми с улыбкой подает мне дымящуюся чашку чая. Осторожно отпиваю.

– Хорошо-то как. Что это за чай?

– Моя фирменная смесь. Немного остроты перца локото, мед, щепотка лаванды.

Руми всегда оживает, когда разговаривает о травах. Он будто снимает плохо сидящее пальто, под которым обнаруживается добротная одежда, сшитая по его меркам. В очередной раз поражаюсь, насколько уверенным он выглядит вдали от Атока и придворных, воспринимающих его как шута.

Еще один глоток. Тепло от чая разливается по всему телу. Локоть больше не болит, и я делаю глубокий спокойный вдох.

– Рука прошла. Это твоя магия?

– Типа того, – отвечает он. – Я неплохо разбираюсь в травах, но могу обойтись и без них.

– То есть ты можешь лечить людей без всего этого? – уточняю я, обводя взглядом комнату.

Он молчит, и я делаю вывод, что права.

– Очень полезное умение на поле боя.

– Только забирает у меня слишком много сил, – отвечает Руми. – Поэтому лучше уж травками.

– Ну да, ну да.

Делаю глубокий вдох. Не могу думать ни о чем другом, пока не узнаю, что именно он почувствовал.

– Думаю, нужно все-таки поговорить об этом.

Руми выпрямляется.

– О чем?

– О твоем смущении.

Он густо-густо краснеет. Молчание затягивается. Мне хочется вытащить из него объяснение, потому что я сама чувствую себя так же неуютно – будто мне снова и снова нужно переходить через иллюстрийский мост. После наших встреч я еще долго возвращаюсь мыслями к его густым длинным волосам, спадающим на широкие плечи, опущенным уголкам губ, когда он пытается спрятать улыбку, острому носу, усыпанному веснушками.