Тайный сыск царя Гороха - Андрей Олегович Белянин

выпросила али пушку картечную у царя Гороха. Вот что значит собираться в спешке, когда дорога дальняя, – приложив ко лбу холодную сковородку, простонала моя домохозяйка. – Вернусь, так первым делом коту Ваське промеж ушей клюкой врежу, чтоб не отвлекал от сборов, поганец хвостатый! «Погладь меня», «уйди», «не смотри», «дай сметану», «не хочу», «открой дверь», «закрой дверь», «я передумал», «мышь поймал», «сам съем», «тебе принесу», «не буду», «буду», «где моя миска?», «останься», «ещё молока», «фу-у, молоко-о…».

Я разумно промолчал, так как, что бы Яга ни говорила, любую самую справедливую и конструктивную критику своего кота воспринимает в штыки. Есть ситуации, когда молчание (или молчаливое соглашательство) действительно эквивалентно золоту. Бабка это оценила и после красиво выдержанной паузы продолжила:

– Что ж, какие карты на стол выпали, теми и играют. А кому в дураках быть, время покажет. Раз уж мы в страшном лесу немецком оказались, так уж надобно следы того принца блудливого отыскать. Пусть он уж, поди, лет сто как и помер весь! Да без разницы, я ж его парфюм и через сырую землю учую! Было дело, всю избушку мне ароматами французскими провонял, псина эдакая…

Я вновь деликатно промолчал, прекрасно понимая, что если наша милая старушка обходит тему их возможных отношений гробовым молчанием или, того хуже, странными полунамёками, то, скорее всего, ничего меж ними не было. Хотя вполне возможно, что Яга предпочла бы, чтобы мы все думали иначе. Что ж, её право забыть или помнить, а уж делиться этим она тем более не обязана.

– Пойду-кось на улицу гляну.

– Там не улица, мы в лесу.

– Не тупее избушки, факты понимаю, – серьёзно кивнула Баба-яга, взяла помело наперевес и осторожно сдвинула засов двери.

Я поднял кочергу и встал у косяка.

Дверь медленно распахнулась. Выходить наружу мы не стали, смысла не было. Кругом темнота. Живая, насыщенная, полная таинственных и жутковатых звуков и густая, как смоль. Ни неба, ни луны, не звёзд, единственный свет от нашей свечки в избе…

Это Шварцвальд, самый чёрный лес на свете.

– Не видать ни зги. Может, покуда чайку?

– А пожалуй, да, – уверенно согласился я. – Кстати, как вы думаете, сейчас удобно позвонить, тьфу, в смысле переговорить с Олёной через зеркало?

– Отчего ж нет? Три часа ночи всего, поди, не разбудишь.

– Да, простите, поздно, неудобно.

– Чего ж неудобно, коли муж с женой говорить хочет?

– Так три часа ночи?

– Ну и что ж с того? От, когда я молодой была, мне хоть день, хоть ночь-полночь, уж я так любила-а…

– Тогда я звоню.

– Чего?

– Ну, поговорю через зеркало.

– А-а, дык, коли бабьего сна не жалко, давай ори, буди её, сердешную, мало ли она за день наработалась. Ить, поди, всё хозяйство на ней, стрельцы не помогают, у них своя служба. А так верно, чего ей спать-то?

– То есть не звонить?

– Я б позвонила.

– Тогда и я…

– Может, она до сей поры бельё стирает, убирается в тереме, все руки исколола, вышивая крестиком под лучиною, глаза наломала, а тут ты нарисовался с приветом из хмельной Германии-и!

Я в упор уставился на бабку. Яга беззаботно повела узким плечиком и занялась самоваром.

Кажется, она меня всё ещё ревнует. Тут уже чисто женская психология, против не попрёшь и ничего с этим не сделаешь. Если бы проводили международный конкурс «Свекровь – кошмар моей жизни!», то наша легендарная бабушка стопроцентно сидела бы на почётном месте в жюри.

Ладно, мы с Олёной поговорим на рассвете, сейчас есть и более важные вопросы. Жизненно важные, я бы сказал. Например, где мы конкретно находимся? что из себя в целом представляет этот Шварцвальд? кого нам тут опасаться? в каких дебрях искать останки блудного принца Йохана? И самое главное, если в принципе нас подписали на то, чтобы найти, то почему этого никто не сделал до сих пор? Вот прям так и ждали именно нас, опергруппу из Лукошкина? Ага, как же…

– Жаль, город толком посмотреть не успели, – начал я, пока бабка расставляла на столе кружки с чаем, мёд в горшочке и две миски – одна с пряниками, другая с баранками. – На обратном пути глянем, если будет время задержаться на денёк.

– Ох, Никитушка, не уловивши бела лебедя, а уже кушаешь. Кабы нам ещё живыми с того лесу выбраться, да и то почитай за счастье великое. Чует сердце моё, что простому человеку из этих глухих мест выхода нет. Морок ночной идёт, горло душит, сердце сжимает…

– Бабуль, ну вы сами себя накручиваете. Уж вам ли леса бояться? Вы же в лесу полжизни и прожили.

– Так то Чёрный лес, – фатально протянула Яга, прихлёбывая чай и маленькими кусочками обгрызая контрабандный белорусский пряник. – Сила тут иная живёт, мертвородная, страшная. Наши бесы, водяные, русалки к ней и близко не равнялись, ровно котята к медведю-шатуну. Говорят, Шварцвальд даже Змей Горыныч, недобрым словом будь помянут, ящерица поганая, а и тот его за три версты облетает. Потому что зверья неведомого боится…

– Если вы о том красноглазом чудике, что под окошком выл, так Митька его в полминуты на место поставил, по ушам надавал и пятками вверх в дупло законопатил!

– Ну да, ну да, – к чему-то прислушиваясь, пробормотала глава нашего экспертного отдела. – А только та тварь зубастая, видать, выбралась и сотоварищей привела.

Я бросил взгляд в окно и едва не поперхнулся чаем. В плотном кольце туч вдруг сверкнула тусклая луна, а из темноты на нас смотрели десятки таких же красных глаз. Наученные печальным опытом, на этот раз нападающие двигались молча, слаженно, без предупреждающего воя.

– Митеньку не буди, – сразу остановила Баба-яга. – После моей настойки он до утра спать будет, хоть наголо его брей, хоть серьгу в нос засовывай, а хоть и морковку в… в ухо!

– У вас ружьё какое-нибудь есть?

– Ох, сокол ясный, я ж тихая старушка, в лесу жила, никого не трогала, незарегистрированного оружия не держала, проблем с законом не имела, окромя настоек на спирту да мазей скипидарных без лицензии…

– Бабуля-а!

– Да вижу, вижу я, ужо вплотную подошли, охальники, – буркнула Яга, сдвигая половик и с хрустом приподнимая доску с пола. – Но тока ежели про мой арсенал хоть кому сболтнёшь, сама тебя кривым зубом покусаю!

При колеблющемся свете одной маленькой свечи были извлечены из тайника две медвежьи рогатины, три шамаханские сабли, два меча (один длинный, с мальтийским крестом, другой покороче и пошире, вроде как у викингов), лук, колчан со стрелами, кольчужная рубашка очень тонкого плетения и два шикарных кремнёвых пистолета в серебре.

Я таких красивых даже у Кнута Гамсуновича не видел, честное слово!

– Стрелять-то