Удивительные истории о любви - Андрей Гуртовенко

на табуретку у стены. Да и пусть. Пусть он смотрится, как полный придурок, но и в ногах правды нет. Сквозь марево неумолимо приближающегося сна он увидел… нет, сначала услышал, как рядом с ним какая-то женщина заговорила быстрым громким шепотом:

– Сеня, вот посмотри – это же совсем другая история. Погляди, как здесь дышит солнце, как пыль танцует вместе с девушкой. Какое движение! И взгляд – он не внутрь даже направлен, а словно бы в параллельный мир… Невероятно. Вот у автора именно этой работы я бы снялась в любом виде!

– Я бы запретил в любом виде, дорогая, – пробубнил мужской голос, но женщина будто не услышала его и повторила:

– В любом!

Сергей потер глаза, разогнал сон, поднял голову и увидел эту женщину. Она смотрела на работу, выбранную Сергеем с дозволения менеджера, и улыбалась так ярко и так искренне, как никогда не улыбалась ни одна знакомая Сергея. Она сияла, а вместе с ней – так показалось Сергею – сияло все вокруг. Она вдруг, видимо машинально, от эмоций, одним быстрым движением сняла со своей головы заколку, и по ее плечам рассыпались темные кудри, отливающие черничной синевой.

Она выглядела лет на тридцать. По крайней мере она точно была старше Сергея, отметившего в том году свои двадцать три на удивление тихо в компании одного лишь Вовки. Она постоянно теребила три тонких золотых цепочки на правом запястье изящными пальцами с готично-черным маникюром, а еще то и дело запускала руку в свою небольшую, но объемную сливового оттенка сумочку, доставая оттуда то помаду (и бездумно подкрашивала губы, начхав на все условности), то ключи, то телефон, то расческу (и тоже без малейшего стеснения прилюдно причесывалась)… Сергей тогда эти отношения у девушки и ее сумочки назвал «танцующие руки».

Ирма. Ей удивительно шло это имя – грациозное и строгое, обязывающее быть немного спесивой и обладать особенным шармом, приковывающим внимание как мужчин всех возрастов и статусов, так и женщин.

Но при этом вся её строгость, картинная красота и легкая отстраненность вкупе с детской непосредственностью не могли скрыть того, что Сергей увидел или даже почувствовал сразу – и только это стало иметь для него значение. От Ирмы веяло уютом… Домом, теплом, сладкой выпечкой с корицей, долгими вечерами с чашкой глинтвейна в руке, мягкостью пухового платка, шелестом потрепанных страниц книг со стертыми именами на обложках, хранившими в себе самые невероятные истории… Такой она была для него – его Ирма.

Ирма отвела взгляд от так восхитившей ее фотографии, обернулась и близоруко сощурилась, обвела взглядом толпу и обратилась вроде бы к своему спутнику, а вроде бы в никуда:

– Он же где-то здесь должен быть, фотограф этот?

Сергей встрепенулся, вскочил со стула, чуть не упал, потому что он отсидел ноги, и в ступни немедленно впились тысячи мелких иголок.

– Я здесь, это я фотограф! – крикнул Сергей с таким ликованием, словно только что решил теорему Ферма.

Ирма взглянула на него изумленно и радостно рассмеялась.

Её рука, маленькая и прохладная, легла в руку Сергея и на мгновение замерла. И Сергей тоже замер, чтобы не спугнуть этот миг.

Она не успела представиться, потому что к ней подбежала мама Сергея, и, словно цунами, увлекла и утащила Ирму вместе с ее спутником в другой конец зала, и долго ее там терзала разговорами и не отпускала, подливая шампанское и подсовывая какие-то альбомы и фотографии. Возможно, даже с его фотографиями, хотя это уже не имело ровным счетом никакого значения.

Окончательно устав и не дождавшись даже малейшей возможности еще раз пообщаться с гостьей, Сергей вышел покурить. Встал около запасного выхода под козырек, чтобы сверху на него не падал дождь со снегом. Завтра наконец настанет официальная зима, и, может, станет как-то веселее, и пойдет настоящий снегопад, и жизнь станет проще и понятнее…

Ирма вышла и встала в паре шагов от Сергея. Вытащила пачку сигарет, покопалась в сумочке, но, видимо, не нашла зажигалку и попросила ее у Сергея. Он молча прикурил ей сигарету, и так же в полном молчании они стояли несколько отчаянно долгих минут.

Она была обута в босоножки, и Сергей смотрел на ее ноги и думал, как, наверное, ей холодно. И ему очень хотелось согреть ее и сделать так, чтобы зимой она носила нормальную обувь – по погоде.

Она выбросила окурок, снова полезла в свою сумку, протянула ему какую-то бумажку и просто сказала:

– Не успела представиться. Я Ирма. Позвони мне, пожалуйста.

И ушла. А Сергей, ошеломленный, стоял и никак не мог понять, с чего вдруг это «пожалуйста».

Наутро, измотанный потоком мыслей, образов и самокопания ночи и беспокойным коротким сном, он позвонил ей. Они встретились в какой-то замызганной пивнушке и долго говорили, перескакивая с темы на тему между по-подростковому жадными и бесстыдными поцелуями, не обращая внимания на пьяное разношерстное окружение.

Ирма между делом сообщила Сергею, что замужем. Больше они эту тему не поднимали никогда, и Сергей просто принял факт замужества Ирмы как неизменную данность.

Они встречались нечасто. Как правило, в кафешках, но пару раз ходили в небольшой кинотеатр, где ко второму их визиту в холле установили новогоднюю ёлку – слегка склоненную, как актер перед финальным занавесом. Ирма назвала ее пизанской елью и уговорила Сергея сфотографироваться так, словно Сергей держит ель на ладони. После она распечатала фотографию, вставила в рамочку и сообщила, что это «первая работа лучшей ученицы великого фотографа Сергея Искрина»…

* * *

…Позади авто Сергея бесшумно подъехала небольшая серебристая машина. Сергей очнулся и обернулся, только когда услышал хлопок дверцы.

От машины к воротам шла Ирма. Сергей узнал бы ее и в любом другом месте, но рядом с этим домом она смотрелась так, словно не было никаких семи лет, словно они расстались только вчера. Она не спеша подошла к воротам и скрылась за ними.

Сергей зажмурил глаза. В горле образовался ком, не дающий вдохнуть. Сергей выскочил на воздух, жадно задышал ртом, рывком сел на переднее сиденье, кое-как завел машину, развернул ее и, стараясь не улететь с дороги, без остановки и почти без единой мысли доехал до ближайшего бара. Сил ехать домой у него не оставалось.

* * *

…В тот вечер впервые за декабрьскую «недозиму», как ее назвала Ирма, ударил мороз. Лужи застекленели, деревья превратились в гигантских насекомых, заключенных в янтарь, и даже звук стал хрустким и звонким, как ломающийся лед. Сергей очень боялся, что Ирма не рискнет