Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине - Ульбе Босма

POJ 2878, а также другие разновидности POJ в свою колонию Формоза (Тайвань). Между 1930-ми и 1950-ми годами гибриды из Пасуруана преобладали на полях обеих Америк, а также на Яве, Маврикии и Тайване. На экспериментальной станции в индийском городе Коимбатур, основанной в 1912 году, разновидности POJ скрещивали с другими гибридами, а на Филиппинах в 1930-х годах наряду с гавайским сахарным тростником пасуруанские сорта заменили весь местный тростник68.

Со временем тростники POJ начали преобладать даже в Карибском регионе, впервые оценившем их, когда гибрид, выведенный на барбадосской экспериментальной станции Джона Бовелла, смог спасти сахарные поместья в Британской Вест-Индии, а в дальнейшем распространился в Датскую Вест-Индию, на Гваделупу и на Мартинику. На Пуэрто-Рико этот тростник в пору наивысшего расцвета занимал свыше 40 % полей69. Барбадосские сорта так и не добрались до Кубы, безоговорочно важнейшего производителя сахара в Карибском регионе. Хотя владельцы кубинских сахарных поместий были проницательными и дальновидными промышленниками, они просто не проявляли интереса к этому сорту. Впрочем, многие из них не выращивали сахарный тростник, а покупали его у фермеров.

Эдвин Аткинс, владелец обширных площадей на Кубе, отведенных под сахарный тростник, сумел оценить новый сорт по достоинству. После разорительной Войны за независимость Кубы (1895–1898) он советовался с учеными из Гарвардского университета и основал в своем поместье в Соледаде Гарвардскую ботаническую станцию для тропических изысканий и исследования сахарного тростника. Выведенные им новые сорта, объединенные под общим названием «Гарвард», так никогда и не дошли до кубинских ферм70. Конечно, когда мозаичная болезнь стала сеять хаос на тростниковых полях, а разновидности POJ, где бы они ни произрастали, продолжали приносить высокий урожай, кубинские сахарные заводы и поместья стали менее равнодушными. С тех пор сорта POJ все больше заменяли «Кристалину», и к 1943 году под них отводилось 63 % кубинских тростниковых полей.

Независимо от того, что тростники из Пасуруана оставили в сахарной истории более значительный след, чем барбадосские гибриды, история обеих разновидностей показывает, как научное знание распространялось в масштабах всего мира. Особенно интересно, что границы колоний пересекались в самых разных направлениях. Экспериментальные станции в Пасуруане, Богоре, Коимбатуре и на Барбадосе – при поддержке таких учреждений в метрополиях, как лондонские Королевские ботанические сады Кью или нидерландский сельскохозяйственный Вагенингенский университет – по очевидным причинам были лояльны своим спонсорам. Впрочем, отдельные ученые обменивались растительным материалом независимо от того, нравилось ли это властям, а когда нидерландские колониальные чиновники в 1930 году запретили экспорт растительного материала, было уже слишком поздно.

Глобальный эффект от возникновения новых сортов сахарного тростника и инноваций в борьбе с вредными для растений организмами превратил отдельных экспертов по сахарному тростнику в знаменитостей, чьи знания были востребованы во всем мире. Одним из таких экспертов был Уолтер Максвелл. Получив образование в Германии, он стал директором экспериментальной станции в Луизиане. Затем, в 1895 году его наняли на только что основанную экспериментальную станцию гавайские плантаторы – и, видимо, могли поздравить друг друга с этим удачным приобретением71. Но Гавайи не стали последним местом работы Максвелла. Под влиянием местных рафинировщиков правительство Квинсленда пригласило его на остров в качестве инспектора сахарных полей, которые страдали от истощения, отчего урожаи резко падали. Прибыв на остров, Максвелл сказал, что местные методы культивации грубы и примитивны, и рекомендовал основать три экспериментальных станции. Правительство не только прислушалось к его совету, но и предложило ему пост директора станций, на что он и согласился72.

Ученые из разных стран всегда стремились к сотрудничеству – они налаживали контакты при любой возможности, не обращая особого внимания на конкуренцию между производителями сахара, которые их нанимали. Они совершали далекие путешествия, как делали это еще со времен легендарного немецкого императора Фридриха Барбароссы, приглашавшего сахароделов из Сирии на Сицилию, где находился его двор. В XX столетии имена самых выдающихся экспертов, таких как голландец Хендрик Конрад Принсен-Герлигс, были известны всем производителям сахара в мире. Герлигс опубликовал в прямом смысле сотни статей и десятки книг, посвященных химии сахара, а также много других авторитетных исследований по мировой промышленности, связанной с сахарным тростником. Вместе с коллегами с Кубы, главного соперника Явы, он попытался предотвратить катастрофу мировых масштабов, составив план управляемого сокращения производства сахара в течение 1920-х годов. В посвященном ему некрологе он по праву назван человеком, служившим сахарной промышленности целого мира73.

8. Мировой сахар и национальное самосознание

К концу XIX века промышленная технология производства сахара из сахарного тростника и сахарной свеклы становилась все более стандартизованной. В то же время на полях научные журналы и экспериментальные станции способствовали внедрению наилучших практик выращивания. Но несмотря на то, что научные знания распространились по всему земному шару, а капитал за несколько часов можно было переслать в другую часть света, труд по-прежнему предполагал широкую мобильность. Миллионы людей стекались на сбор урожая тростника или сахарной свеклы – и это радикально меняло социальное устройство сельской местности. Мы уже видели, как этот сценарий разворачивался в XVII столетии, когда приток африканских рабов в Вест-Индию и на Французские Антильские острова превратил их из европейских поселений в плантационные пояса, из-за чего проживающие там европейские колонисты в ближайшие несколько лет оказались в меньшинстве. С тех пор потенциал сахара кардинальным образом изменять этнический состав целых обществ только усилился. На протяжении XIX столетия мировое производство сахара возросло в десять раз, вследствие чего тростниковые и свекольные поля захлестнули огромные потоки мигрантов.

Сопротивление массовым миграциям обнищавших работников достигло пика на рубеже XIX–XX веков, но назревало еще с конца XVIII столетия. В то время сторонники движения за отмену рабства продвигали идею о том, что рабовладение, плантации и насилие были между собой неразрывно связаны – точно так же, как были связаны возделывание небольших земельных участков, мир и стабильность. Дихотомия мирных мелких землевладельцев, производивших сахар, и злобных угнетателей-плантаторов нашла ясное выражение в открытом письме Бенджамина Раша Томасу Джефферсону, в котором Раш предлагал заменить тростниковый сахар на кленовый сироп, добываемый на плантациях (см. главу 3).

Этот вопрос приобрел важное политическое значение с тех пор, как Ашар написал свое руководство по производству свекловичного сахара, достигшее в 1811 году почти каждого уголка Европы (см. главу 4). Другие авторы в своих работах также предпочитали сахарному тростнику сахарную свеклу – национальный местный продукт, не запятнанный рабством или торговлей чернорабочими.

В конце XIX века сахар стал вопросом национального и политического самосознания. Во многом это случилось из-за смены форм производства и потребления, нашедших выражение