Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине - Ульбе Босма

Кубу, несмотря на соглашение, которое та заключила с Великобританией, то теперь он осознавал, что освобождение рабов было не только неизбежным, но и жизненно важным для сохранения культурного облика Кубы как «испанского» острова8.

В то же время, когда Тернбулл продолжал свои агитации на Кубе, в Бразилии историко-географический институт устроил конкурс, посвященный рассказу об истории этой страны. Победитель, Карл Фридрих Филипп фон Марциус, в своем очерке признал, что бразильское общество было скоплением мигрантов с трех континентов, но настаивал на том, что белые представители этого общества обязаны сделать его более цивилизованным – особенно потому, что африканцы, которых весьма напрасно привезли в Бразилию, задерживали прогресс нации9. За двадцать лет до этого, когда Бразилия только стала независимой монархией, бразилец Франсиско Соареш Франко отмечал, что в стране доминировала «каста цветных». Для «обеления» Бразилии, которое Соареш считал необходимым, огромную важность имел приток белых мигрантов из Европы, а чернокожих бразильцев, по его мнению, следовало изгонять вглубь страны – на рудники и плантации10. Нельзя было выразиться более прямо, чем сделали это Марциус и Соареш: африканскую часть бразильского населения требовалось либо «разбавить», либо убрать куда-нибудь подальше от глаз чистой публики.

Как и представители кубинской элиты, бразильские интеллектуалы противились иммиграции, если та происходила не из Европы. Они жестоко осуждали попытки бразильских плантаторов в начале 1870-х годов ввезти в страну китайских чернорабочих, связанных кабальным договором, и таким образом решить проблемы с нехваткой рабочей силы, неуклонно возраставшие после запрета работорговли. Инициатива плантаторов так и не увенчалась успехом, поскольку Великобритания, уже встревоженная ужасными историями о запрещенной торговле чернорабочими-кули на Кубе и в Перу, саботировала их план, воспользовавшись своим влиянием в Китае. Несмотря на то что плантаторам все же удалось нанять некоторых японских работников, в основном Бразилия переориентировалась на привлечение итальянских и других европейских мигрантов11. В результате возникла двуликая страна, в которой, по итогам переписи 1890 года, резко выделялся юг с центром в Сан-Паулу, представленный белым большинством, и северо-восток – старый «сахарный пояс», в котором преобладали люди африканского происхождения12.

То, что происходило в Бразилии, соответствовало общей американской модели, в рамках которой дешевые пароходные рейсы позволяли десяткам миллионов европейцев и азиатов пересекать океаны в поисках работы в промышленном и сельском хозяйстве. С 1845 года, когда разразился «Картофельный голод» в Ирландии, и вплоть до 1920-х годов Европу покинула почти треть населения, преобразив собой расовый состав обществ в Америке и Австралии. Более того, приток европейцев сопровождался политикой исключения в отношении иммигрантов с других континентов. После того как правительство Бразилии, вследствие доминирования страны в сахарной отрасли, начало спонсировать массовую иммиграцию в страну белых людей, по тому же пути пошла и Куба. Десятилетняя война подготовила почву для постепенной отмены рабства, что привело к вытеснению плантаций системой центральных сахарных заводов и земледельцев, выращивавших сахарный тростник и известных как colonos. Так и началась массовая иммиграция белых людей на Кубу. За период от начала Десятилетней войны до конца 1920-х годов остров принял примерно 1,3 миллиона испанских иммигрантов, и хотя многие из них впоследствии вернулись обратно, его расовому составу все равно предстояло решительно измениться: изначально, в середине XIX века, официально зарегистрированных белых людей было лишь 50 %, а в 1920-х годах – уже 70 %13.

Возможно, самыми непримиримыми противниками африканцев были элиты Доминиканской Республики, которая в 1821 году ненадолго обрела независимость от Гаити, а с 1822 по 1844 год снова вернулась под ее контроль. Для элит Доминиканской Республики национальное самосознание строилось вокруг термина Hispanidad («испанский мир»), или Latinidad («латинский мир»). Мир, о котором шла речь, отличался от англосаксонского, но по-прежнему оставался европейским. Активным его сторонником выступал поэт Хоакин Балагер, неоднократно занимавший пост президента Доминиканской Республики во второй половине XX века. Но не менее важна для истории была его роль главного идеолога при диктатуре Рафаэля Трухильо, продлившейся с 1930 по 1961 год. Режим был ознаменован манипуляциями, связанными с учетом населения: сфабрикованные данные должны были свидетельствовать о снижении чернокожего населения и растущей доле «мулатов» и «метисов»14. В неистовом насаждении «испанского мира» сахар служил полезным орудием. С 1880-х годов кубинские, американские и доминиканские плантаторы развили на острове сахарное производство, для работы на котором нанималось большое количество африканцев из стран Карибского бассейна. Доминиканские политические элиты пытались помешать притоку чернокожего населения, но, в отличие от Кубы, не сумели привлечь достаточно работников из Испании в качестве альтернативы африканцам. Вместо этого они пытались вдохновить на иммиграцию честолюбивых мелких землевладельцев, выращивавших сахарный тростник на Канарских островах, и поселить их на острове в качестве местных фермеров. Но и этот план по большей части провалился – главным образом из-за того, что сахарная отрасль не могла предложить мигрантам достойный уровень жизни15.

Аргентина столкнулась с той же сложной проблемой, что и Доминиканская Республика, но аргентинским плантаторам, как и австралийским, было легче примирять развивающуюся сахарную промышленность с воспитанием «белого» самосознания. Аргентина стала крупным производителем сахара как раз в тот момент, когда вычеркнула из своей истории африканцев, несмотря на их важную роль для отрасли: за XIX век их численность значительно сократилась из-за пренебрежительного и жестокого обращения. Политический курс на «отбеливание» Аргентины был вдохновлен, сформулирован и претворен в жизнь Доминго Сармьенто, с 1868 по 1874 год занимавшим пост президента и с нетерпением ожидавшем, что иммиграция европейцев принесет в его страну цивилизацию. В книге «Цивилизация и варварство» (1845) он описал свои путешествия по бескрайним аргентинским пампасам, распекая их как варварскую пустошь, которая все никак не дождется прихода цивилизации: речного транспорта, телеграфа и железных дорог16. Во время президентства Сармьенто железную дорогу провели от Буэнос-Айреса до самой провинции Тукуман, расположенной на северо-востоке, благодаря чему у последней появилась возможность стать новым центром сахарного производства. Это позволило Аргентине стремительно ворваться в десятку крупнейших сахарных производителей мира. Французские торговцы, возглавляемые бароном Фредериком де Порталом, который, помимо прочего, являлся представителем компании Fives-Lille – партнера фирмы Cail&Cie – построили в Буэнос-Айресе рафинадные заводы. Это еще сильнее укрепило политическое влияние аргентинской сахарной промышленности, предвосхитив появление в 1894 году «Аргентинской сахарной ассоциации»17.

Аргентинские помольщики сахара настаивали на сохранении пошлин на импорт дешевого сахара, поставляемого с Кубы, Явы и из Бразилии18. Они уверяли, что в расовом отношении их сахар столь же чист, как сахар из Квинсленда, в то время как другие производители по-прежнему применяют рабский или подневольный труд. Австралия, в свою очередь, перестроила свои сахарные плантации в Квинсленде, когда столкнулась с возрастанием