В бездне времен. Игра на опережение - Алексей Рюриков

– Все верно, – откликнулся тот. – В незаурядных случаях прибегаем к содействию полицейской префектуры, в агентстве ведь сыщиков не так много. А комиссар по старой памяти всегда знает, к кому конкретно надлежит адресоваться.

– Тогда действуйте, – согласился Гумилев. – Комиссар, отчет представляйте ежедневно в посольство, в срочных случаях немедля телефонируйте. Мои люди получат извещение в течение двух часов, исходите из этого срока. Тут есть черный ход?

– Даже два. Уйдете чисто, это самое простое, что я могу для вас сделать.

Выйдя из кабинета, контрразведчик повернулся к Шмырко:

– Михаил Васильевич, вроде для начала все. Филеры из Петербурга будут звонить в посольство каждые два часа, если только не на квартире. Как что новое появится, передавайте им. А я, наверное, начну с прогулки по Парижу.

* * *

К прогулке Николай Степанович приступил не спеша. Прошел пешком несколько кварталов, завернул в небольшое кафе, где сделал пару звонков по телефону и выпил кофе. Потом прогулялся, с удовольствием поглядывая на струящийся с подернутых дымкой тумана крыш и решеток балконов дождь, мчащиеся по улицам мокрые автомобили и суетливую толпу, вдохнул подзабытую сырость осенних бульваров и решил для себя, что Париж за прошедшие пару лет нисколько не изменился. Через час после выхода из посольства он оказался на бульваре Сент-Мишель. Повернувшись спиной к Сене, Гумилев дошел до ближайшего перекрестка, свернул на кривую улочку Ла Юшет. Филеры уже ждали, место оговорили еще в Петербурге. Передав полученную в посольстве информацию, полковник поинтересовался:

– Что планируете делать?

– Фотография объекта у нас есть, будем искать, – спокойно ответил старший, невысокий поджарый малоросс со щегольскими усиками. – Пройдем по известным адресам эмигрантов, в первую очередь из литовских, латышских и польских красных, к бюро «Объединенки» наведаемся. В красных газетах были статьи о нем, в Париже два партийных листка, попробуем заглянуть.

– Тут еще что плохо? – подал голос второй агент, рослый, широкоплечий парень со смышленым взглядом, лет двадцати с виду. – За границей революционеры в партии только кличками именуются, а проживают обыкновенно под чужим именем. Имя нынешнее, нашего-то, неизвестно, а там, где живет, – так там клички его никак не знают.

– Так что, – закончил первый филер, – результат от «Бинт и Самбэн» или Разведчасти получить бы, может, какая наводка на след и образуется.

Он пожал плечами и пояснил:

– Мы ведь наружное наблюдение, нам бы зацепку хоть. Вот когда найдем, взять сумеем, это, ваше высокоблагородие, не беспокойтесь.

В последнем Николай Степанович и не сомневался. Он знал, что кандидатов в филеры после проверки на благонадежность и твердость убеждений готовили не меньше двух месяцев. После подготовки агент знал приемы джиу-джитсу, уверенно владел оружием, стрелял на ходу, на бегу, с велосипеда, поражая несколько целей, расположенных по ходу движения. Отдельно учили правилам хорошего тона и, разумеется, в первую очередь методам слежки.

– Оружие у вас при себе? – уточнил он.

– Точно так, «веблей» и нож. Но приказано без стрельбы.

– Все верно.

Расставшись с агентами, Гумилев перестал бродить пешком, изучая идущих следом в отражениях витрин, поскольку теперь возможность слежки его не смущала. Он остановил таксомотор и поехал на вторую встречу.

С подполковником Второго бюро Генштаба Франции, службы, занимавшейся разведкой и контрразведкой, Николай Степанович познакомился больше десяти лет назад, в бытность свою военным агентом во Франции. Андре Лепарк тогда только перешел после ранения в разведку, столкнулись они на приеме у Луизы Вейс. Политика Франции делалась в салонах, пройти мимо начинающий столичную карьеру Лепарк не мог. Завсегдатаем дома, собиравшего влиятельных людей политики, был и русский военный агент. Кроме политиков, хозяйки салонов всегда привечали богему, литераторы и художники были желанными гостями на вечерах, Париж ценил изящные искусства. Гумилев вошел в салонную круговерть легко, знакомств среди завсегдатаев особняка на улице де Винь благодаря его поэтической деятельности хватало. Лепарку пришлось труднее, помощь русского поручика пришлась тогда кстати.

Сейчас обстановка изменилась, полковника Жандармского корпуса Андре встретил настороженно, скандал с арестом русских агентов разгорался. Тем не менее, услышав о готовящемся покушении на Барту, Лепарк стал внимателен. Обещать ничего не стал, честно пояснил, что в сложившихся условиях вынужден доложить наверх. Впрочем, на предложение встретиться со Сталь обещал подумать. О Григулявичусе жандарм упоминать не стал, незачем привлекать внимание. Но о Мельникове рассказал все.

– У нас нет веских доказательств, – сказал Николай Степанович на прощанье. – Но есть донесения агентуры. И мы обеспокоены, Лепарк. И в том числе тем, что кто-то пытается поссорить Францию и Россию именно сейчас.

На прием к генералу Лепарк отправился сразу после встречи, разговор с русским жандармом его встревожил.

– Вы уверены, что покушение – не выдумка русских? – спросил начальник бюро. – После ареста Сталь и их агента в отделе шифров, Мартена, наши отношения меняются.

– Будучи военным агентом, Гумилев зарекомендовал себя другом Франции, – осторожно ответил подполковник. – Участвовал в совместных операциях с Бюро после войны. У него безупречная репутация, вряд ли через него Петербург станет вбрасывать дезу. Думаю, его послали именно как незапятнанную фигуру, приемлемую для нас. Возможно, они преувеличивают опасность, но, мой генерал, что если нет?

– Если нет, дело плохо, – согласился Де ля Рок. – Мы собираемся вместе с русскими ввести войска в Германию. Сделать это может только Барту, остальные наши политики… – он презрительно скривил губы.

– Гумилев упомянул и об этом, – мгновенно отреагировал подчиненный. – Русские считают, что Сталь нам подставили немцы, которые участвуют в организации покушения. По версии Петербурга, разоблачение баронессы Сталь и Мартена – провокация с целью поссорить Россию и Францию именно в момент, когда речь зашла об оккупации. Заодно якобы пытаются нашими руками устранить утечку сведений о заговоре, он намекнул, что Сталь собирала сведения о террористах из их эмиграции.

– Звучит красиво, – признал генерал. – Если Барту уберут, новое правительство с учетом антирусской шумихи вопрос об оккупации как минимум отложит. В итоге, думаю, выйдет, что навсегда. Берлин получит огромный эффект от одного выстрела, несомненно.

– От семи.

– Да, помню.

Приписываемая Шлейхеру фраза: «С помощью семи выстрелов Германия могла бы избежать расходов на войну и добиться в Европе всего, чего пожелает» давно гуляла по дипломатическим и журналистским кругам, периодически выплескиваясь на столы офицеров разведки в виде сообщений агентов. Произносил ли немецкий канцлер эти слова в действительности, установить не удалось, но выглядели они правдоподобно. Барту, премьер-министр Румынии Дука, австрийский канцлер Дольфус, югославский и бельгийский короли, президент Чехословакии Массарик и Великая княгиня Ольга Николаевна, вдохновитель «жесткой линии» в политике Российской империи. Смерть этой семерки принесла бы Берлину колоссальную пользу, в этом не сомневался никто.