На краю одиночества - Екатерина Лесина

Анна. Ее до сих пор не было в зале.

И хотелось отступить. Всего-то шаг. И еще один. Тень, которая скроет, а там… Глеб отлучится ненадолго, просто проверит, на прежнем ли Анна месте. А потом… потом представит ее.

– Не глупи, – его императорское высочество держал улыбку. – Право слово, я не узнаю тебя, мой друг.

– Я сам себя не узнаю.

– Куда подевалось твое прежнее хладнокровие?

А шкатулку Глеб так и не доделал. Разобрать разобрал, убедившись, что никакой магии в ней не осталось, разве что механизм был сложнее обычного. Оттого и пострадал. Пружины ослабли, а шестеренки где заржавели, где просто покрылись слоем пыли и грязи.

Он погрузил их в раствор, и утром надо будет слить…

Если он дотянет до утра.

– Дед сам присмотрит за ней.

Деду Глеб больше не верил. Мог бы и в известность поставить. Хотя бы.

– Ты бы не согласился.

– Прекращай.

– Не могу. Прости, но сегодня ты будешь якорем. Голова не болит?

– Пока нет.

– Отлично… познакомь меня вот с той милой особой… к слову, она явно в кого-то влюблена. Рядом с влюбленными и самому жить хочется, а то порой такая тоска беспросветная.

Ольга? Ольга.

Ее маска меняла цвета, медленно таяла зелень, выцветала до бледной желтизны, которая и сама наливалась цветом, становясь ярче и ярче.

И платье она выбрала желтое. Или правильно говорить золотое?

Нервничает. И Глебу обрадовалась, а вот на его императорское высочество покосилась с немалым подозрением, будто чувствовала его неспокойную силу. Поклонилась. Только вышло резковато.

– Ольга Холмогорова, – представил ее Глеб.

– Николай, – его императорское высочество поцеловал ей руку.

– Еще один на сегодня…

– Единственный в своем роде.

– Именно, что в своем… все вы… в своем роде, – проворчала Ольга.

А его императорское высочество сделал вид, что ворчания не услышал:

– Именно. Приятно видеть кого-то, кому я неинтересен.

– Отчего? – Взгляд Ольги блуждал по бальной зале. – Вдруг я передумаю и брошусь вам на шею с требованием взять меня в фаворитки?

– Только в фаворитки? – Он умел улыбаться, когда хотел. Правда, подобное желание у его императорского высочества возникало редко.

– Действительно, – Ольга все же повернулась к собеседнику. – Что это я?.. В невесты берите. Или в жены… Вам жена нужна?

– Нужна.

– По любви или по договору?

Его императорское высочество руками развел:

– А тут уж как получится…

– Вот… и нужна, и любовь не исключаете. И главное, маменька против не будет. – Ольга оттопырила нижнюю губу. – Она меня грозится в пансион отправить. Храмовый. Святой Елены. Для воспитания кротости.

Опыт подсказывал, что кротость в этой юной особе воспитывать было поздно.

– Но я не поеду… мне уже восемнадцать, в конце-то концов!

– Почти старость, – его императорское высочество явно воспользовался еще одним родовым умением, поскольку гости вдруг разом позабыли про высочайшее присутствие, будто бы и вовсе не было наследника престола.

– Вам бы все шутить, – с укоризной произнесла Ольга и обратилась к Глебу: – А куда вы Анну подевали? Или она дома осталась?

– Здесь. И… вы не могли бы…

– Не могла бы, – его императорское высочество ответил за Ольгу. – Милая дама, как и ты, останется при мне, если она не против.

– Против.

– Боюсь, это не имеет значения. – Николай достал из кармана стеклянную бусину на нити. – Мне не простят, если с особой столь прелестной случится недоброе…

– Что? – Ольга нахмурилась.

И маска нахмурилась вместе с ней, пошла рябью, потемнела.

– А ты, мой друг, используй вашу связь… – Бусина качнулась на нити, закружилась, наливаясь темно-красным опасным цветом, показалось даже, что она потяжелела. – К слову, прелестное дитя, вы не представите меня вашей матушке? Она ведь здесь?

– Здесь, – не слишком радостно ответила Ольга. – И я не дитя!

– А ваш брат?

– И он. В смысле здесь. И не дитя. – Она поморщилась.

– Что-то не так?

Ольга прикусила губу, говорить о семье она явно не желала.

– Вчера он проиграл… сколько? С полста тысяч? И это не самый большой проигрыш за последние полгода. Верно?

– Он… он идиот, – это было сказано с преогромным облегчением, будто Ольга только и ждала, что вот этой возможности выплеснуть гнев. – Идиот! Я ему говорила… кто садится играть, когда все время проигрывает?!

– А еще ваша матушка не так давно заказала копию некоего украшения – ожерелье с алмазами. Помнится, там в комплекте еще тиара шла, браслеты и серьги. Ваш батюшка отдал за него двести тысяч.

– Копию? – Ольга моргнула.

А Глеб отступил. На шаг. Больше ему все одно не позволят, потому как не только Земляные сидят на цепи кровной клятвы. Прежде, правда, она не доставляла неудобств, скорее являясь взаимным гарантом спокойствия, но теперь…

Тьма волновалась. Тьма скучала по своему свету. И стоило попросить ее… она не выплеснулась, скорее с невероятною готовностью поспешила раскрыться, потянуться к той, без которой больше не желала существовать. И Глеб ощутил легкую тень обиды.

Недоумение. Страх?

Нет, скорее остатки его… озабоченность. Усталость. Одиночество, до боли знакомое ему самому. Неуверенность? Тьма поглотила ее. И обняла.

Она шепнула, что нужно подождать, потерпеть, а лучше… лучше уйти. Спуститься. Откуда? Балкон? Балконы здесь имелись, скрытые за искусственными растениями, задернутые пеленой иллюзий, но они были. И значит, Анна там? Хорошо. Пусть идет вниз.

Она поймет. Она умная. А рядом с его императорским высочеством будет безопасно… должно быть безопасно.

– Копию, – Николай тоже смотрел вверх, и казалось, он видит не только балконы, Анну, но и собственные Глеба мысли. – У весьма уважаемого ювелира, который порой оказывает любезность состоятельным людям, попавшим в неловкую ситуацию. И с вашей матушкой он работает давно.

Маску Ольга сняла.

И вправду, к чему маска, когда и так все понятно. Она тронула щеку, смахнула золотую пылинку, пробежалась пальчиками по нарисованным звездам.

– Я знаю, что она порой невозможна. Невыносима даже, особенно когда Олег… вы не подумайте, на самом деле он неплохой. Зануда и сноб, но когда я болела, он был со мной рядом. Приходил. Пробирался в окно и сидел. Книги читал. Или рассказывал. И жалобы мои выслушивал. Играл для меня. Когда играет, он… он совсем другой. А еще он приезжал за мной, когда наступали каникулы, и отвозил к отцу. И несколько дней мы проводили втроем.