Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - Дмитрий Емец

– Окончательно нет. Полного ответа у меня нет,а есть только его начало. Но вот как повернуть это начало, я пока представленияне имею. Авось пронесет как-нибудь.

Ванька произнес это шепотом, однако Танепоказалось, что спина доцента Горгоновой одеревенела от негодования. «Кое-как»и «авось» были самыми ненавистными словами для аккуратной и последовательнойМедузии.

Преподаватели уже миновали Зал Двух Стихий испускались в подвалы. Первой шла Медузия, взглядом зажигавшая погасшие факелы.Вторым – Сарданапал. И, наконец, Великая Зуби с томиком французских стихов ичелочкой послушного гнедого пони.

Таня шла рядом с Ванькой, держа его за руку.Рука была теплая, уверенная и сухая.

– Помнишь, я придумал притчу про принцессу иэльфа? – внезапно спросил Ванька, поворачиваясь к ней.

Таня помнила.

– Это где он не сумел пожертвовать крыльями, аона короной?

– Она самая. А вчера я придумал другую,малость чернушную… Одному ненормальному мальчику подарили щенка. Ненормальныймальчик посмотрел на него, почесал в затылке и, не зная, что с ним делать,швырнул щенка об забор. Щенок сломал лапы, забился, заскулил. Ненормальномумальчику стало его жалко. Он подбежал к нему, схватил, обнял, стал лечить,кормить и заботиться. Когда щенок выздоровел, все простил и привязался кхозяину, ненормальный мальчик вдруг, сам не зная зачем, раскрутил его за хвости выкинул с балкона. Щенок сломал позвоночник. Мальчику снова стало его жалко,он заплакал, раскаялся и снова стал лечить щенка. И опять чудом вылечил. Ащенок даже не понял, кто во всем был виноват, и лизал ему руки…

– А когда щенок вновь выздоровел, твой садистположил его под каток? – любознательно предположила Таня.

Ванька кивнул.

– Скорее всего, да… Но это вина не мальчика.Просто по-другому он дружить не умеет.

Таня споткнулась.

– М-м-м… И о чем эта история? О ветеринарноймагии?

– Нет. О нашей любви. Мы оба с тобой, как этотмальчик, с той только разницей, что швыряем любовь об забор по очереди, а нелечит ее никто. Вот я и думаю, есть у нашей любви еще шансы выжить?

Таня засмеялась.

– Все зависит от этажности строений ирасписания движения катков. А шансы есть, – обнадежила она.

Ванька остановился и что-то сунул Тане в руку.Ладонью она ощутила стеклянную и уверенную твердость пузырька.

– Держи! Это тебе!

– Что это? Я не вижу!

– Цветы многоглазки.

– Это которые зажигают погасших драконов?

Ванька замешкался с ответом.

– И драконов. Но я был не совсем откровенен.Тут главное другое. Возьми многоглазку, и вся наносная шелуха уйдет. Уйдут всеслучайно сказанные слова. Вся паутина мелкой лжи мрака. Ты поймешь, что плохихлюдей нет вообще, но есть люди порабощенные, подмятые страстями, почти погасшиеили ужасно путаные, которым даже не трех елок, а одной достаточно, чтобы навекизаблудиться.

– Вот-вот! Я сама такая! – сказалаТаня. – Обегу елочку пару раз, а потом сяду под ней и буду плакать,пытаясь вспомнить, был ли на карте изображен лес.

Ванька обернулся, проверяя, далеко ли Медузия.

– Примерно. В общем, эта многоглазка илинавеки сблизит нас, или навеки разлучит, потому что того, кто понюхал цветок многоглазки,уже невозможно обмануть. Это некое непреложное, простое, ясное и честноезнание. Не исключено, что после того, как ты вдохнешь аромат многоглазки, тыкрепко пожмешь мне руку, похлопаешь меня по плечу и скажешь, что тебе крайнеприятно было общаться с таким разносторонним человеком, – с усилиемпроизнес Ванька.

– И ты готов к такому?

– Да. И к такому тоже. Для меня главное – твоесчастье. Мне не нравятся роковые игры в поломанные жизни и разбитые судьбы. Вних так много народу играет, что я все жду, пока им надоест винить кого-то,кроме себя.

Таня замялась, вертя в пальцах холодныйпузырек. Она не была уверена, что ей во всем хочется ясности. Неясностьзначительно более выгодная позиция, так как позволяет бесконечно раскачиватьсяи ровным счетом ничего не делать.

– А ты сам уже… ну это… понюхал? –спросила она.

– Да. Я успел вдохнуть ее запах, когдапросидел у цветка всю ночь. И даже очень много успел вдохнуть, –утвердительно ответил Ванька.

– И..?

– И, как видишь, я здесь… – сказал Ванькапросто.

Снизу послышались шаги. К ним кто-топоднимался.

– Ну?! Скоро вы там? – донесся издалинетерпеливый голос Медузии.

Хотя доцент Горгонова и была бессмертной,ждать она ненавидела.

Таня поняла, что пора спешить. Не размышляя,она ногтем большого пальца сковырнула крышку и поднесла пузырек к носу. Большеничего и не потребовалось. Цветок внутри вспыхнул и, обратившись в розовыйдымок, скользнул Тане в левую ноздрю и в правый глаз. Таня моргнула. Выпрямилась.Посмотрела на Ваньку и впервые в жизни увидела его таким, каким он был, во всейего целостности.

Разумеется, она знала его и прежде, но зналаосколочно, фрагментами, во многом додумывая, не столько знала, сколькоугадывала. Ей казалось, что она смотрела на него очень долго, хотя за это времядоцент Горгонова успела пройти только пять ступенек.

– И? – спросил Ванька с беспокойством.

– Дай я пожму тебе лапу! Мне крайне приятнобыло общаться с таким разносторонним человеком! – сказала Таня и,улыбаясь, похлопала его по плечу.

Она любила Ваньку тугой, звенящей, какнатянутая струна контрабаса, любовью. Только в этот миг она поняла, что такоеистинная любовь. Это большая, светлая, все покрывающая, все прощающая, ничегоне требующая взамен и готовая раствориться в другом радость. Радость, котораятем сильнее и могущественнее, чем меньше хочет взять и чем больше готоваотдать.

В этой светлой радости окончательнорастворилось то нездоровое, болезненное, доставляющее зудящую муку наваждение,которое связывало ее с Бейбарсовым.

Альбом жизни смело открылся на новой странице,вручив Тане палитру, полную ярких красок.

* * *

Спустившись в Битвенный Зал, они обнаружилитам Поклепа и Тарараха. Между ними сидел сфинкс Мегар и чесал задней лапой шею,заросшую не то рыжим мехом, не то медным жестким волосом. Все было оченьбуднично. Тане чудилось, что все они собрались здесь для чего-то совершеннозаурядного и каждодневного.