Тайное становится явным - Марин Монтгомери

– Что за херня?

– Как он туда попал?

– Ну не от меня уж точно.

– И эта женщина… – Мы не зовем ее по имени на случай, если нас подслушивают. – Она все говорит, что хочет мне помочь.

– Я знал, что ты сможешь к ней подобраться. Ты отлично справляешься. Должно быть, она тебе доверяет.

– Ну не то чтобы, – начинаю объяснять я и почесываю затылок. – Ной часто уезжает, и они, ну… Вроде как не в ладах из-за этого. Картина просто не складывается. Мне нужно, чтобы ты был со мной полностью честен.

– Я говорю правду.

– Папа…

– Что, Птенчик?

– Я хочу услышать эту историю сначала.

– Мы говорили об этом множество раз, – настаивает он и закрывает лицо ладонями. – Господи боже, Элизабет Катрина, ты думаешь, мне нравится переживать это каждый чертов день?

– Ты признаешь, что толкнул ее?

– Да. – Думаю, отвращение на моем лице заметно. Отец подается вперед и продолжает: – Но только для того, чтобы она от меня отстала.

Я стараюсь понимающе кивнуть.

– Элизабет, вход был узкий. Ей бы пришлось отступить вниз в любом случае.

– Так она упала с лестницы и потеряла ребенка?

– Нет, – возмущается он и яростно трясет головой. – Вот тут все отказываются мне верить – она была в полном порядке, когда я ушел. В тот раз она схватилась за перила. Она не падала с лестницы.

– Папа, я запуталась, – не унимаюсь я, смотря на него потерянным взглядом. Борода у него, кстати, уже седеет. – Если она была в сознании и стояла на ногах, когда ты ушел, то выкидыш у нее случился уже потом? Она просто еще не проявляла первых симптомов?

– Да нет же, Элизабет. С ней было все хорошо, когда я уехал.

– Но у нее были ссадины?

Он дает предельно краткий утвердительный ответ н запускает руку в волосы. Незажженная сигарета нервно пляшет между его пальцев. – Это была самозащита.

Мы молчим. Мы оба понимаем, что пара царапин или синяков – ничто по сравнению с тем, что он делал с другими женщинами.

– И ты думаешь, что она сама сбросилась с лестницы?

– Элизабет, я не думаю, что она сама сбросилась с лестницы. Я точно в этом уверен.

Я задумчиво прикусываю губу.

– Почему она не сделала это, когда ты еще был дома? Зачем ждать?

– Я не знаю, – прищуривается он. – Я и сам множество раз задавался этим вопросом. Может быть, она сделала это сгоряча. Всю беременность она вела себя так, словно очень хотела ребенка.

– Но ты вел себя так, что было ясно – ты этого ребенка не хочешь?

Этот вопрос сбивает его с толку.

– В каком смысле?

– Ты бил ее, – говорю я и потираю шрам. Отец смотрит так, словно я отвесила ему пощечину. – Ты не боишься, что я выясню что-нибудь, никак не совпадающее с твоей версией событий?

Его голубые глаза темнеют, и он впечатывает кулак в стол.

Охрана тут же кидается к нам, но отец уже с пронзительным скрипом отодвигает стул и встает. Затем он подает охране знак, что мы закончили, разворачивается и уходит, даже не взглянув на меня.

Я смотрю в его удаляющуюся спину. Что ж, это буквально история всей моей жизни.

Шарлотта

Я возвращаюсь в гостиную, детективы встают с дивана. Я поднимаю руку.

– Все в порядке.

– Надеюсь, моя бывшая так на мое имя не реагирует, – шутит Уильямс.

– Думаю, вы с моим бывшим избрали разные жизненные пути, – комментирую я и сажусь обратно в кресло. – И если под «связью» вы имели в виду, что он – мой бывший парень, который теперь сидит в тюрьме, то да, это так.

Я скрещиваю ноги, чтобы они перестали трястись, и подаюсь вперед.

– У мистера Рэндалла остались какие-то связи вне тюрьмы? – мягко спрашивает Уильямс. – Он когда-либо угрожал вам?

– Разумеется. Уверена, у него полно знакомых на свободе, но понятия не имею, кто это может быть.

Мой разум словно заполнился плотным туманом, и сосредоточиться на разговоре кажется абсолютно невыполнимой задачей. Должно быть, я отключилась – в какой-то момент я осознаю, что детективы смотрят на меня, ожидая ответа.

– Прошу прощения?

– Я спросил, носите ли вы с собой что-нибудь для самозащиты. Перцовый баллончик или, может быть, оружие? – повторяет Уильямс.

– Нет. Раньше у меня был перцовый баллончик, но его забрали в аэропорту. Забыла вытащить его из сумки. И нет, я – не любительница огнестрельного оружия.

Роджерс наклоняется вперед еще сильнее, каким-то чудом умудрившись при этом не свалиться на пол. Прямо выдающееся достижение!

– Мы можем еще раз пройтись по событиям вчерашнего вечера? Просто еще разок, ничего сложного.

Услышав такую перспективу, я морщусь и принимаюсь водить пальцем по свежим порезам на ладонях.

– Для вас, конечно, ничего сложного, – резковато говорю я. Взгляд Уильямса остается добродушно-снисходительным.

– Где вы припарковались?

– Рядом с парковкой для тележек. На юго-восточном углу.

– Это ведь стоянка для работников?

– Не знаю, – пожимаю я плечами. – Я незнакома с правилами этого магазина, была там впервые. Я даже вход для сотрудников заметила только потому, что сначала попыталась в него войти.

– Уверен, больше вы в этот магазин не пойдете, – значительно говорит Роджерс. – Простите, что спрашиваю, но зачем вы вообще поехали в этот магазин? Это дрянная часть города, а вы – весьма утонченная дама.

– Я знаю, – вздыхаю я. – Я хотела взять фо-бо на вынос из местечка неподалеку. Мне очень нравятся, как там готовят.

– А, это вьетнамское заведение? Как там оно называется?

– «Вьет-палас».

– Точно, – подтверждает он и обнажает в улыбке желтоватые зубы. Под нижней губой образуется некрасивая складка. – Вы вышли из главного выхода, и…

– Было темно, наверное около десяти вечера. На парковке пусто, машин почти не было. – Я снова складываю руки на коленях, стараясь не потревожить поврежденную кожу. – Я знаю, нужно быть осмотрительнее. В одной руке у меня были пакеты, в другой телефон. Я набирала сообщение и увидела, что на меня внимательно смотрят две пары глаз. И прежде чем я успела понять, что происходит, меня схватили сзади. Точнее, схватили за капюшон моего пальто. Сначала я подумала, что кто-то просто пытается привлечь мое внимание… Я не сразу осознала, насколько все серьезно. Дальше меня затащили за припаркованную машину.

– Темно-красный пикап, верно? – уточняет Уильямс.