Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! - Анна Гаврилова

— Кому поклонился? Локи? Нет… я не…

— Да ладно! А то я не вижу! Только одного не пойму: как твой Олег об этом не догадался. Даже жаль его. Такую змеюку на груди пригрел.

— Олег не боится змей, — усмехнулся Розмич.

— Пророчество? Слышал, слышал… Но судьбу ещё никому обмануть не удалось. Видать, не тех змей твой князь остерегается.

— Ты говори, да не заговаривайся, плотник.

Добродей даже не взглянул на собеседника, бросил в воздух:

— Змеюка… Ой, змеюка… Только вот до сих пор не ясно, чего добиваешься? Олега порешить хочешь? Или надеешься, будто хазары наградят, как следует?

— Полно, дешево разводишь… — Голос Розмича стал злым, на щеках вздулись желваки. — Ты в своих уверен? Не предадут? Не разболтают хазарам, что мы из Олегова воинства?

Розмич кивнул на четверку бывших Осколодовых дружинников, что теперь держались особняком.

— Уверен, но ручаться не берусь. Видишь ли… пахарь, они, как и я, присягали только Осколоду и Киеву. И ежели вдруг подумают, дескать, переговоры с хазарами — предательство Киева, могут взбрыкнуть. А твои?

— Мои — все шестеро — надежны, в том нет сомнений, — фыркнул Розмич.

— Предатель не может быть надежным. Тот, кто предал единожды, может с легкостью предать ещё раз, — сказал Добродей и смолк, но ненадолго: — И все-таки, зачем тебе это?

— Я семнадцать лет под рукой Олега хожу. Многое видывал, про все и не расскажешь. Знаю только, не место мурманскому правителю на землях славян. Беда будет, если останется. Рюрик хоть как-то его держал, но Рюрик уже три года топчет травы вырия, а Олег… Он даже не варяг. Чужой. Думаешь, кто Полата сперва в Белоозеро сослал, а потом и вовсе устранил?

— Убил? — изумился Добродей.

— Хуже. Но так и стал править. И боги его чужие, и обычай у него не тот.

— Ясно. А те, которых ты в Киеве оставил? Не передумают? Откроют?

— Нет. У этих особый счет к мурманам да свеям, кровный.

— Хорошо придумал, пахарь… Только мне все равно не верится…

— Зря.

Роська приотстал, и теперь Добродей спиной чувствовал полный ненависти взгляд. Как бы там ни было, он-то Олегу на оружии да на огне не клялся. Это Живач-заика и остальные — предатели, и Горян — некогда первый и единственный друг, да и Златан. Хотя кто он сам такой, чтобы их судить? И не Спаситель ли прощал — и трусость, и глупость?

Олег — вещий, он и не таким может глаза запорошить. Добродей вспоминал его речь, когда князь прибыл к свежей могиле Диры. Должно быть, Хорнимир известил, где застать всем скопом прежних людей Осколода.

— Теперь, когда вы свободны и от слова усопшей, скажу так. Жизнь ваша молодая на сем не кончается. Дел предстоит немало. Кто за собой грех чует — кровью искупит, когда ворог придет. А этот час настанет. Я предлагаю вам и семьям вашим защиту и покровительство. Вступайте в дружину мою. Послужите земле, народу, богам да богиням!

— К-клянемся мечами э-этими служить к-князю Олегу! — воскликнул Живач, вздевая клинок к небу.

— Клянемся, богами нашими, Перуном и Дажьбогом! Землею-матерью клянемся! — грянули остальные.

Впрочем, не все…

Горько ухмыляясь собственным мыслям, Добродей направлял лошадь знакомой тропой, незримой для чужого взгляда. В разговоре с Роськой он душой не кривил, но в собственных словах сомневался не меньше новгородца-отступника. Только в одно верил свято: от рая лучше держаться подальше, как можно дальше.

В этот самый рай, желаннее которого для христианина нет, отправилась прекрасная княгиня Дира. Туда же ушел Осколод, в этом Добродей не сомневался. Так и ходят среди яблонек рука об руку — Ирина с Николаем. И что же остается ему, верному слуге князя? Отправиться следом и целую вечность улыбаться, глядя на счастье супругов? Нет… такого никто не выдержит. И пусть в раю ему может встретиться другая женщина, благочестивая и праведная, только Дирой ей все равно не стать.

Но и в ад, если честно, не очень хочется. Мысли о вечных мучениях вызывают холодок по коже, а душу заставляют съеживаться до размера горошины, дрожать. Только пугаться без пользы — третьего пути все равно нет.

…Они сговорились ещё в Киеве.

Розмич сам явился к Добродею и, приставив лезвие ножа к горлу, выложил весь замысел как на духу. Старший дружинник не сразу поверил своим ушам, но когда понял — согласился. Месть Олегу — единственное, что держит на этом свете. За причиненное зло Новгородец должен умыться кровавыми слезами. Это по чести!

А то, что хазары пожгут и разгромят весь Киев, — дело десятое. Киевляне тоже хороши и милости божьей не заслуживают.

Добродей с болью в сердце вспоминал, с какой радостью поляне приняли Олега, как ликовали, прогоняя служителей истинной веры, как срывали нательные крестики и мчались снова на капища. Нет, за такое любой бог накажет, сколь бы милостив ни был.

Еще Добродей отлично помнил слова духовника: пути Господни неисповедимы. Стало быть, вот он — неисповедимый путь! А хазары, сами того не понимая, станут разящим мечом Господа, как и Роська со своими головорезами.

Новгородцы и впрямь похожи на разбойников. И не важно, что в полянское облачились, — суть человеческую никакая одежда не изменит, никакой узор на платье не исправит кривую душу.

Переодевались тоже с умыслом. Решили, что хазары новгородцам не поверят, а вот киевлянам — запросто. Новгородцам нет резона выдавать Олега, а за киевлянами законное право на месть. Настоящих киевских дружинников Розмич тоже для достоверности взял: вдруг в Хазарии доведется со знакомыми встретиться, ну теми, кого новый князь приказал выдворить. Те ростовщики много лет в городе жили, семьями обзавелись, многих дружинников князя Осколода в лицо знают.

Добря тогда спорил: мол, если беглые хазары доберутся до своих, то сами расскажут, как обстоят дела в Киеве. И все хазарское войско ринется на полянские земли, потому как защитников у этих земель сейчас раз, два и обчелся. Но Розмич заметил с важностью: у страха глаза велики; наверняка решили, дескать, с Олегом пришло куда больше воинов, чем есть на самом деле. Так что за положенной данью в этот год хазары могут просто не явиться.

Особая подлость виделась Добродею в том, что Роська как-то умудрился испросить у Олега разрешения на отлучку, дескать, разведывать едут, нельзя, чтобы хазары врасплох застали. И даже про переодевание нечто правдоподобное наврал…

Но все-таки в рассуждениях Розмича что-то не клеилось, а Добродей никак не мог понять, что именно. Может, причиной неуверенности колдовской Олегов взгляд? Кто же вещего обманет?! А может, сменив судьбу и отслужив долгие годы Осколоду, он не понимал, как же пахарю Розмичу не стыдно предать своего благодетеля — Олега.

Оттого на старшего дружинника так и накатывало жгучее желание выбить новгородца-отступника из седла и допросить с пристрастием.