Письма к утраченной - Иона Грей

Коробка. Обувная коробка, битком набитая старыми письмами, сложенными в аккуратные стопки. Возможно, из этих писем Уилл узнает что-нибудь о семье Нэнси Прайс, о ее прошлом. Пульс участился. Одно письмо было вынуто из конверта, валялось на полу, между кроватью и тумбочкой, словно его выронили, читая. Уилл поднял пожелтевший листок.

Уилл опешил. Взглянул на дату. Что и требовалось доказать. Может, он и не закончил истфак, но про июль сорок третьего ему все известно. Союзники тогда усилили бомбардировки Германии. На втором курсе Уилл выбрал в числе прочих специализированных курсов историю Второй мировой войны, диссертацию бы на эту тему написал, если бы не нервный срыв.

Речь о Гамбурге. Гамбург и есть эта самая вымаранная цель. Гамбург, до основания уничтоженный пламенем.

Уилл читал с жадностью, сердце колотилось. Наконец он добрался до подписи: «Дэн».

Дэн?

Значит, Джесс бредила об этом Дэне? Значит…

Уилл посмотрел на часы. Дневные посещения разрешены с трех. С коробкой под мышкой он выскочил из комнаты, понесся по узкой лестнице, перепрыгивая разом через две ступеньки.

1943 год

Все было как во сне. Наверное, Стелла и впрямь спала. Когда Дэн открыл дверь, подхватил Стеллу на руки и шагнул через порог, она почти приготовилась увидеть Уинстона Черчилля, а то и самого короля – таким фигурам свойственно появляться в снах простых смертных. Но ни Черчилль, ни его величество не появились. Дэн, держа Стеллу в своих сильных руках, развернулся осторожно, чтобы вписаться в узкий дверной проем.

– Я думала, такое делает только новобрачный, – прошептала Стелла.

– Когда мы поженимся, я повторю на бис.

Потом он водил ее по комнатам. Не веря себе, боясь проснуться, Стелла влюбилась сразу в каждую деталь интерьера, в каждую мелочь – от видавшего виды кухонного линолеума в бежево-зеленую клетку до маков, что алели на кафеле над камином в ближней спальне. Дэн и Стелла пересекли крохотную квадратную площадку перед лестницей на втором этаже и попали в дальнюю спальню. Солнечные лучи разлиновывали голый дощатый пол, золотили фиалки на линялых обоях. У стены стояла большущая старомодная латунная кровать с голым матрацем, из открытого окна долетал аромат роз.

Стелла подалась к Дэну, спрятала лицо у него на груди, слишком потрясенная, чтобы говорить. Через несколько минут она подняла глаза, полные слез.

– Это все наше? Просто не верится.

– Это все твое. Навсегда. Или по крайней мере пока тебе не надоест хозяйничать в этом доме. Здесь тебя никто не обидит, здесь мы будем уединяться при каждом удобном случае. А если Чарлз нагрянет в отпуск, я смогу писать тебе письма на этот адрес. Не нужно напрягать Нэнси.

– Дом восхитительный. Лучше и быть не может.

Дэн улыбнулся своей фирменной кривоватой улыбкой.

– Может. Недостатки мы с тобой устраним, добавим уюта. Правда, сейчас это затруднительно, учитывая дефицит всего и вся. Но вот смотри: вчера хозяйка пивной одолжила мне веник, тряпки, швабру – все, что нужно для уборки.

Стелла приблизилась к кровати, провела дрожащими от восторга пальчиками по тусклой латуни.

– Где ты достал мебель?

– Она тут была. Прежняя хозяйка дома, как только фрицы начали блицкриг, уехала в Дорсет, нанялась экономкой. Ей там предоставили домик с мебелью, вот она и не стала забирать с собой свое добро. Правда, нет постельного белья. Поэтому я и попросил тебя взять простыни.

– Я взяла. Они в саквояже.

Дэн подошел к Стелле, обнял ее и поцеловал в шею, около ушка.

– Так давай их расстелим. Прямо сейчас.

Проголодавшись, они оделись, и Дэн пошел за жареной картошкой и рыбой, а там застрял в очереди. На полу, под распахнутой задней дверью, лежал скошенный световой прямоугольник. Стелла чувствовала себя маленькой девочкой, играющей «в дом». Протерла раздвижной стол у окна в дальней комнате, откинула одну его секцию, затем прошла в запущенный сад, рассчитывая нарвать цветов и поставить их в молочные бутылки, что обнаружились на кухонном подоконнике.

Сразу стало понятно, откуда в спальне аромат роз и почему он так силен – вьющаяся роза затянула всю стену, ветки клонились к земле под тяжестью рыхлых бледно-желтых головок. В полевых цветах, что буйствовали на месте некогда аккуратного газона, гудели, роились, занимались важным делом бесчисленные пчелы. Чертополох уже созрел; невесомые пушистые семена зависли в недвижном воздухе, в розоватых вечерних лучах, точно диковинные снежинки.

Возле изгороди Стелла нарвала одуванчиков, лютиков и маков с тонкими, словно папиросная бумага, лепестками. Облизнулась на розы. Шипы слишком острые, голыми руками не возьмешь. Зато можно лечь на подоконник, свеситься и наслаждаться ароматом. Стелла задержала дыхание, словно надеясь таким способом навсегда сохранить в себе ощущение чистого, ничем не замутненного счастья.

В двери повернулся ключ, и Стелла метнулась к порогу, жмурясь в сумрачной прихожей. Дэн принес большой замасленный газетный сверток, и они пошли ужинать в гостиную. Уселись по-турецки на диване, друг против друга. На каминной полке стояла импровизированная ваза с полевыми цветами.

По углам сгущались тени, стало прохладно. Отсутствие штор не давало зажечь свет. Стелла блаженствовала, лежа у Дэна на груди.

– Как тебе удалось найти такой чудесный дом?

– Примерно так же, как мне удалось найти тебя. Вмешался случай. Или судьба. А может, это часть некоего грандиозного плана, о котором известно только в горних сферах. Правда, сама сделка потребовала определенных усилий. К счастью, владелица дома оказалась очень славной женщиной. Она, видишь ли, поселилась в этом доме сразу после замужества, в четырнадцатом году. Потом ее мужа забрали на фронт. Потом он погиб. Она откликнулась на объявление о том, что в некий дорсетский особняк требуется экономка, и в итоге вышла замуж за своего нанимателя. Знаешь, что удивительно? Женщина уже в годах, и в немалых, а романтична, как девчонка. По-моему, я ее просто осчастливил, сообщив, что на Гринфилдс-лейн снова поселится любовь.

Изначальная сходность ситуаций и вероятность их одинакового развития заставили Стеллу вздрогнуть. Желая прогнать мысли о молоденькой вдове, она потянулась к Дэну, надолго приникла к его губам и прервала поцелуй, только чтобы шепнуть:

– Значит, нельзя разочаровывать добрую миссис Николс.