Первая мировая. Убийство, развязавшее войну - Грег Кинг

Такие шокирующие замечания, вырвавшиеся у старого императора, были для него не характерны, но его последующее поведение подтвердило то чувство облегчения, которое он действительно испытал, когда получил эту новость. Он всегда не доверял своему племяннику и считал его морганатический брак нежелательным и унизительным, втаптывающим достоинство Габсбургов в грязь. Никто не ставил под сомнение слова дочери Франца Иосифа Марии Валерии. Узнав эту новость, она сразу прибежала к императору, хотя, как она писала в своем дневнике, знала, что произошедшее событие «не вызовет его жалости, разве что небольшое волнение». Она обнаружила своего отца «удивительно бодрым». Как она писала, он выглядел очень «энергичным и уверенным в себе», и хотя он и говорил: «Когда я думаю о бедных оставшихся детях, слезы наворачиваются мне на глаза», но «я знала, что лично его это так не трогает». В их разговоре он лишь мимоходом высказался о своих чувствах по поводу убийства своего наследника. «Для меня стало на одну большую проблему меньше», — как сказал император, по словам его дочери.

Теперь император мог действовать с развязанными руками. Он приказал немедленно закрыть Militärkanzlerei («Военную канцелярию») Франца Фердинанда. Были изъяты и запечатаны в императорских архивах вся почта и документы эрцгерцога. Позднее, в воскресенье, адъютант представил императору текст публичного заявления о смерти Франца Фердинанда. В нем содержалась строка: «Смерть моего любимого племянника причинила мне смертельную боль…» Франц Иосиф взял ручку и зачеркнул слова: «причинила мне смертельную боль». Полковник Бардольф подтвердил отсутствие каких-либо эмоций после своей встречи с императором несколько дней спустя. После предоставления отчета о событиях в Сараево Франц Иосиф задавал Бардольфу вопросы. «И как эрцгерцог встретил свою смерть?» — спросил император. «Как солдат, Ваше Величество», — ответил Бардольф. «Этого и следовало ожидать», — прокомментировал император. И так оно и было; далее Франц Иосиф не высказал ни слова сочувствия к погибшим, а перешел сразу к вопросу: «И как прошли маневры?»

Племянник Франца Фердинанда Карл проводил лето с семьей в Райхенау, на юго-западе от Вены. Он только сел пообедать на террасе вместе с Цитой, как слуга принес срочную телеграмму от Румерскирха. Карл был озадачен. «Почему от него? — спросил он. — Он же с дядей Франци». Эрцгерцог вскрыл конверт и быстро прочитал новость о трагедии в Сараево. Он «побледнел как полотно», рассказывала Цита, и они сразу же собрались и поехали в Вену. Приехав в город, Карл после обеда отправился приветствовать императора, прибывшего из Ишля в понедельник; когда они отправились вместе во дворец Шёнбрунн, император, показывая, что Карл теперь является его наследником, попросил его сесть рядом с ним. Пятьдесят лет спустя Цита утверждала, что император разрыдался, узнав о смерти Франца Фердинанда и Софии, и, всхлипывая, говорил, что он «ничего не жалел» для своего племянника. С тех пор вышли десятки книг и комментариев, по-разному представляющих реакцию Франца Иосифа на смерть своего сына, своей жены и на убийство в Сараево.

Но большинство людей считали, что император глубоко страдал, и слова соболезнования летели со всего мира. Президент Вудро Вильсон телеграфировал, что Соединенные Штаты глубоко соболезнуют по поводу «злодейского убийства» в Сараево. «Правительство Его Величества передает свои самые искренние и почтительные соболезнования Его Императорскому Величеству», — телеграфировал британский министр иностранных дел сэр Эдвард Грей британскому послу в Вене сэру Морису де Бунзену. Грей добавил к этому свои «личные чувства глубокой симпатии, которыми он преисполнился, когда удостоился чести встретиться с Его Императорским Высочеством в прошлом году, и был свидетелем той радости, которую доставил его визит королю и всей стране». При встрече с графом Менсдорфом, австрийским послом в Лондоне, Грей так прокомментировал свои слова: «Мы все считаем, что для императора все это стало настоящим шоком и глубочайшим горем». Король Георг V, отмечая «печальные новости» в своем дневнике, писал: «Это станет страшным ударом для дорогого старого императора, огромной печалью и грустью». Королева Мария записала: «Ужасная трагедия, случившаяся с эрцгерцогом и его женой, стала для всех нас словно гром среди ясного неба… Бедный император лишился всего, что он имел… Я думаю, что это великое благословение, что Фердинанд и его жена умерли вместе, делая будущее менее сложным для их детей».

Воскресное небо Вены было «нежным» и голубым, воздух «мягким и знойным»; люди наполняли парки и скверы, устраивали пикники и слушали, как военные оркестры играли сентиментальные мелодии. Музыка резко оборвалась, как только пронеслась весть об убийстве. Многие люди, верившие в худшие слухи о Франце Фердинанде, вздохнули с облегчением. Как вспоминал Стефан Цвейг: «Это было достаточно странное горе, и на лицах людей не читалось уныния — наследник престола совсем не пользовался популярностью». По случаю траура театральные спектакли были отменены, магазины закрыты, но многие австрийцы встретили эту новость с удовлетворением. «Город воспринял все очень спокойно, — отмечал сэр Морис де Бунзен. — Нигде не видно никаких эмоций. Должно быть, они очень апатичный народ». Как замечал один очевидец, в парке «Пратер» «нет траурного настроения» и веселье продолжалось. «Бог решил быть добрым к Австрии, — писал Йозеф Редлих, — сохранив ее от этого императора». По словам Айзенменгера, во многих политических и официальных дворцовых кругах слово «убийство» произносилось «с плохо скрываемой радостью. Они были рады избавиться от столь сильного и опасного противника». Один придворный даже встретил известие о гибели эрцгерцога словами: «Огр мертв».

То же чувство облегчения ощущалось и за пределами Австрии. Не было никакого выражения горя в Венгрии, где ее премьер-министр Иштван Тиса заявил: «Господь Бог пожелал, чтобы было так, и мы должны быть благодарны Господу Богу за его волеизъявление». Король Черногории Никола признавался, что «рад» этому убийству; настроения в Париже, Будапеште, Италии и в Санкт-Петербурге были близкими к радости. Николай Гартвиг, российский министр в Белграде, устроил праздничную карточную вечеринку в ночь после убийства; он заявил, что смерть эрцгерцога была благом, и отказался приспустить флаг над посольством, хотя позднее и отрицал это, когда его коллеги призвали его дать объяснения. В Сербии открыто радовались этим новостям. «Это месть за аннексию!» — кричали в Белграде. Пресса возносила хвалы Принципу как «юному мученику» и заявляла, что австрийские власти сами организовали это убийство как повод для начала войны против Сербии.

Однако не все приветствовали это убийство. Как отмечал британский посол в Бухаресте, в Румынии эта новость была встречена «с глубоким сожалением и негодованием. Среди людей этой страны, как и среди румын в Венгрии, эрцгерцог был очень популярен. Хотя в последнее время и наметилась некоторая прохлада в отношениях с соседней империей, считалось общепризнанным, что предполагаемый наследник престола выступал за установление самых близких отношений с этой страной».

Для тех, кто возлагал свои надежды на скорое начало правления эрцгерцога, с необходимыми реформами и более либеральным подходом к решению проблем империи, Сараево стало огромной трагедией. Одна венская газета, воздавая должное эрцгерцогу, писала, что он был холодной личностью, «пренебрег показной приветливостью как мощным средством завоевания популярности… Он не был фальшиво радушным. Он не старался очаровать людей с помощью наград… Он старался быть самим собой, в отличие от принятого современного лицемерия… Он хотел заставить нас осознать наши болезни, которые вовсе не уснут после его собственной смерти».