Первая мировая. Убийство, развязавшее войну - Грег Кинг

Принц Альфонс де Клари писал о том, как «сильно болит его сердце»: «В моих глазах стоят слезы, слезы горя, гнева и ярости! Меня переполняет страдание. Он был нашим будущим, нашим лидером. Мы все смотрели на него как на того, кто должен был стать нашим спасителем, кто выведет нас из всей этой глупости старого. И его больше нет среди нас!.. И, если такой человек стал жертвой преступления, все цивилизованные люди земли должны вознести свои молитвы, чтобы огонь Божий покарал эту гнусную страну-убийцу, эту Сербию! Они уже убили своего короля и королеву и вот послали своих людей убить нашего вождя. Они знали, куда направить свое оружие, — и нашли самую болезненную точку, чтобы повредить Австрии!.. Мы теперь так бесконечно несчастны!»

Еще один потрясенный произошедшим человек писал своему другу: «Сейчас наступает конец Австрии! Я по-прежнему придерживаюсь этого мнения. Пуля настигла не просто наследника престола, но Австро-Венгрию. В последние годы правления Франца Иосифа падение стало явным, и только реализация планов Франца Фердинанда могла спасти монархию от окончательного разрушения».

Для тех, кто близко знал Франца Фердинанда и Софию, их убийство стало ужасной новостью. Полковник Брош, бывший руководитель военной канцелярии эрцгерцога, писал: «Я как раненый зверь, который хочет только уползти в угол и умереть… Я полностью потерял веру в божественный промысел в этом мире». «Для меня это стало огромной потерей, — сообщал эрцгерцог Людвиг Сальватор своему другу, — и я совершенно впал в прострацию… Всего лишь три дня назад я встречался с ним и его женой на вокзале, и мы должны были встретиться в конце лета снова. Каждый год я проводил пару дней вместе с его семьей, живущей истинно религиозной жизнью и полезной работой. Дети были очаровательные… Это большая потеря для нашей страны».

Графиня Элизабета де Байллет-Латур, племянница Софии, «онемевшая от страдания и ужаса», признавалась королеве Марии: «Потеря моей дорогой и любимой тети, самой лучшей и благороднейшей женщины из когда-либо живущих, и моего самого близкого друга погрузила меня в такое горе, что никакие слова не могут описать его. Раньше я даже не могла и помыслить, что возможно такое страдание! Мое сердце всегда принадлежало им… и я знала почти каждую их мысль, и я так хотела, чтобы ее нежная доброта и любовь никогда не исчезали… Я очень надеюсь, что тетя София не понимала, что они умирают, потому что мысль оставить своих детей была бы для нее горше мук ада… Тетю Софию всегда преследовала мысль о том, что когда-нибудь кто-то постарается лишить его жизни, и она никогда, никогда не оставляла его».

Когда роковое воскресенье подошло к концу, в Сараево вспыхнула волна насилия. Толпы турок и хорватов «бродили по городу и пели народные песни, неся портреты императора с черной траурной лентой, — докладывал генерал Микаэль фон Аппель. — Останавливаясь у домов сербов, они били окна, врывались в жилища и крушили все, что попадалось под руку». Потиорек приказал вывести на улицы сотни солдат, чтобы усилить меры безопасности, которые он отказался предпринять в ходе визита. К ночи, как рассказывала венская газета Reichspost, Сараево выглядело «как после погрома».

Мрачные сцены разворачивались в Конаке. Местный патологоанатом не осмеливался проводить вскрытие члена императорской семьи; наконец после получения разрешения из Вены из Сараево прибыл патологоанатом Павао Кауниц (Kaunic). При содействии Фердинанда Фишера и Карла Вольфганга он готовился начать вскрытие. Они прошли втроем сквозь молчаливую толпу, собравшуюся около кованой железной ограды Конака: здание было освещено множеством свечей, «словно бы там должен был начаться бал, — вспоминал Кауниц, — не было ощущения смерти». Перед началом вскрытия они получили предупреждение из Вены о различии между Францем Фердинандом и его морганатической супругой даже после их смерти. Раны эрцгерцога нельзя было разрезать, в то время как с Софией патологоанатомы могли делать что угодно.

Их тела были покрыты белыми простынями и лежали на металлических столах, привезенных из гарнизонного госпиталя. Экспертиза началась в начале одиннадцатого. Пуля угодила Францу Фердинанду в правую сторону шеи, в 1 см над ключицей и в 2 см от гортани; рана была 5 мм в диаметре, отверстие неправильной формы, с рваными краями. Пуля пробила яремную вену, пройдя по краю трахеи, и разорвала хрящевую ткань между шейными позвонками. Кауниц исследовал рану с помощью пальцев, но, следуя инструкциям, полученным из Вены, не пытался извлечь пулю. Пуля, убившая Софию, прошла через заднюю пассажирскую дверь автомобиля; кусочек конского волоса из обивки двери был найден в ее ране, расположенной 4 см выше ее правой тазовой кости. Этот кусочек закупорил ее рану, предотвратив потерю крови. Пуля, кувыркавшаяся в воздухе, прошла через дверь машины и оставила входную рану продолговатой овальной формы, приблизительно 6 см в диаметре. Пройдя через нижнюю часть живота, пуля разорвала нижнюю полую вену — основной сосуд, по которому венозная кровь доставляется из нижней части тела к сердцу, и в результате — обширное внутреннее кровотечение. Пуля была удалена во время вскрытия.

Похороны Франца Фердинанда и Софии

Людмила Валик и ее муж — художник Рудольф проснулись среди ночи от телефонного звонка — их вызывали в Конак сделать посмертные маски супружеской пары. Когда это было сделано, тела погибших подверглись бальзамированию. Кровеносные сосуды были вскрыты, промыты водой и наполнены смесью формальдегида и глицерина. В семь утра следующего дня работа была закончена. Окровавленная нижняя рубашка эрцгерцога, перчатки и обувь Софии были разрезаны и пошли на мрачные сувениры в память об убитых.

Местный гробовщик доставил два лучших гроба из своих запасов — из позолоченной бронзы для Франца Фердинанда и серебряный для Софии. Они были украшены резным бисером, но гроб Софии был меньше, чем у ее мужа. Черный креп и траурные цветы превратили обеденный зал Конака во временную часовню. Окна были закрыты ставнями от лучей утреннего солнца, а цветочные венки подсвечивали мерцающие свечи. На траурном одре лежали Франц Фердинанд (справа) и София (слева). Руки эрцгерцога были в белых перчатках, в которых он держал распятие, София сжимала небольшой букет цветов, а между пальцами — четки из ляпис-лазури, которые вложила ей в руки ее фрейлина.

В шесть вечера 29 июня архиепископ Сараево Стадлер в сопровождении кафедрального капитула отслужил заупокойную мессу и благословил их тела. Солдаты вынесли гробы и уложили их на два застекленных катафалка, покрытых пальмовыми листьями. Траурный кортеж проследовал из сада Конака, вокруг Императорской мечети и на железнодорожный вокзал. По приказу Потиорека вдоль их маршрута выстроились солдаты с черными траурными лентами. Кавалерийский и пехотный батальоны и представители духовенства находились в начале кортежа, затем ехал автомобиль с траурными венками, на которые ушли все цветы, какие смогли найти в городе; после — два катафалка и наконец провожающие во главе с Морсеем, Румерскирхом, Бардольфом, графиней Ланьюс фон Велленбург и официальные лица Сараево. Железнодорожный вагон, с демонтированными сиденьями и выкрашенный в черный цвет, ждал их на станции Bistrik. Когда архиепископ возносил последние молитвы, «у всех присутствующих на глазах стояли слезы, — сообщала Sarajevski List, — и эта мертвая тишина говорила громче самых громких слов». Солдаты занесли гробы в поезд. Произошел еще один душераздирающий момент, когда Морсей передал 1000 крон ($5000 в пересчете на цифры 2014 г.) на нужды Сараевского молодежного центра; таково было желание Софии, с горечью объяснял он, передать эти деньги как небольшую благодарность за то удовольствие, которое она получила от посещения города. В несколько минут восьмого пушки в крепости над городом дали 101 залп, и поезд медленно скрылся из виду в наступающих сумерках.