Темза. Священная река - Питер Акройд

Хотя в начале XIX века половину потребляемой в Лондоне воды давала Темза, распределение этой воды было неравномерным и спорадическим. Она текла по деревянным трубам, и разные районы Сити получали свои “водопроводные дни”. Вода поступала в подвалы частных домов и закачивалась в общедоступные цистерны, вокруг которых толпились горожане и горожанки с кожаными ведрами. Внедрение паровых механизмов и чугунных труб несколько облегчило этот процесс, но все равно до последних десятилетий XIX века он оставался явно неэффективным.

Качество речной воды на протяжении этого столетия неуклонно ухудшалось, поскольку с ростом населения рос и объем попадавших в Темзу сточных вод. На знаменитой карикатуре 1827 года, озаглавленной: “ЧУДОВИЩНЫЙ СУП, который зовется ВОДОЮ ТЕМЗЫ”, изображена капля этой воды, увиденная через микроскоп, с полным набором плавающих в ней “гидр, и горгон, и страшных химер”. Потребители отмечали ее “коричневатый” цвет, вредные свойства и дурной вкус, если ее пить в “натуральном” (а точнее – ненатуральном) виде. Эта вода была убийцей, о чем говорит статистика болезней XIX века. Она распространяла эпидемии лихорадки, которые постоянно случались в Уайтчепеле, Шадуэлле, Лаймхаусе и других районах. Река в очередной раз отразила состояние города, через который текла. Пока стоял старый Лондонский мост, его многочисленные опоры образовывали своего рода барьер или “санитарный кордон”; вода участков, подверженных действию приливов, резко отличалась по запаху и чистоте от свежей воды верховий. В 1855 год вышел запрет брать воду из Темзы ниже Теддингтона, и после этого заболеваемость в Лондоне уменьшилась.

Созданию режима чистоты и эффективности способствовало и учреждение в 1902 году столичного Совета по водоснабжению. Началось строительство громадных резервуаров, самый известный из которых – резервуар Королевы Марии, вступивший в действие в 1928 году. Он вмещал примерно 6700 млн галлонов воды, взятой непосредственно из Темзы через Лейлхемский водозабор, и площадь водной поверхности в нем составляла 286 га. Это был крупнейший водный резервуар в мире. В 1991 году начали строить подземную кольцевую водопроводную магистраль; она окружает Лондон на глубине 40 м, и вдоль нее от Холланд-парка до Сербитона имеется шестнадцать громадных шахт. В день она дает в среднем 284 млн галлонов воды почти шести миллионам потребителей. Это означает, что на человека приходится 213,6 л ценной субстанции. Вся эта вода берется прямо из Темзы. Река по-прежнему оберегает и питает город.

В 1555 году один торговец из Абингдона организовал лодочные путешествия в Оксфорд для тех, кто хотел воочию увидеть сожжение епископов Латимера и Ридли. Это один из первых документально зафиксированных случаев “увеселительной поездки” по реке. В XVII столетии женщины и девушки в понедельник после Троицына дня отправлялись в лодках вниз по Темзе до Ротерхайта; они брали с собой пушку для салюта и трубы, чтобы отдать должное услугам, которые оказывали всему сообществу речные лоцманы. Река давала свободу от сухого и скучного берегового мира и всегда ассоциировалась с развлечениями и празднествами.

Особую роль в превращении Темзы в реку досуга и спорта сыграл XIX век, когда население Лондона стремительно росло. В начале этого столетия верховья реки были почти пустынны и там мало что плавало кроме грузовых барок, но спустя всего несколько десятилетий жизнь Темзы изменилась кардинально. Акт 1855 года об охране Темзы констатировал новую ситуацию: река, говорится в нем, “в значительной степени стала местом публичного отдыха и прогулок, и целесообразно поэтому принять меры к сохранению ее как места упорядоченного общественного отдыха”. Если река “общедоступна”, то вкусить от ее умиротворяющей тишины имеет право каждый.

Перемену можно датировать довольно точно. Она произошла в 1878–1879 годах. В середине 1880-х на Темзу в выходные дни уже устремлялись тысячи и тысячи отдыхающих, благо железнодорожная поездка до Хенли, Ричмонда или Теддингтона стоила дешево. То была эпоха лодочника-любителя, эпоха рыболова-любителя, бравшего напрокат ялик и отправлявшегося на заветное местечко. 1880-е и 1890-е годы – два самых бойких десятилетия за долгую историю Темзы.

В рядовой день лета 1888 года в среднем 6768 человек покупали железнодорожные билеты до Хенли и обратно за 3 шиллинга 6 пенсов. Один тогдашний наблюдатель жизни на Темзе заметил, что река не имеет ни минуты покоя из-за “суеты, бурления и прибоя, производимых сотнями паровых катеров и бессчетным количеством всевозможных иных судов” от легкой шлюпки или каноэ до вездесущего “жилого судна” (прогулочной яхты с каютами для ночлега). Казалось – все без исключения устремились на реку в некоем беспрецедентном атавистическом порыве. Во многом, вероятно, это связано с трансформацией Лондона в первый в мире мегаполис, следствием которой стала потребность горожан в периодическом бегстве “на природу”. Выражение “вверх по реке” стало постоянно звучать в эстрадных песенках и скетчах.

То было время регат и празднеств на открытом воздухе, пикников на берегу и речных карнавалов. Устраивались фейерверки, концерты, всевозможные процессии. На фотографиях Темзы в районе Хенли, сделанных в 1890-е годы, река так плотно забита небольшими судами, что широкая водная магистраль сильно напоминает Пиккадилли в час пик. В одной лодке две дамы с парасольками, на веслах джентльмен в морской рубашке; в другой – мужчина с трубкой и его собака; в третьей – гребец-спортсмен в соответствующем костюме. Река служила местом увеселений даже в засуху: в 1885 году, когда весна и лето выдались особенно сухими, в русле Темзы близ Твикнема даже играли в крикет!

Возникла речная мода, которым строго следовали все, для кого такие вещи имели значение. Джентльменам не зазорно было появляться на реке только в белых брюках, белой фланелевой рубашке, соломенной шляпе и фланелевом пиджаке в полоску. Даме викторианской эпохи необходимо было платье или юбка из сержа; самыми подходящими цветами считались темно-синий и черный. Дополняли туалет длинные замшевые перчатки и замысловатая шляпка. Желательны, кроме того, были шерстяное нижнее белье, панталоны, корсет, сорочка и турнюр из китового уса. Интересно, однако, что драгоценности надевать было не принято. Брильянты на воде считались верхом безвкусицы – видимо, потому, что искусственность сверкающих камней не вязалась с предполагаемой естественностью солнечного дня на реке. В силу тех же представлений важной частью убранства на викторианской прогулочной яхте было изобилие цветов; периодическое издание “Темза – модная река” за 25 июня 1892 года рекомендует как альтернативу “дорогой мебели и безделушкам” три ряда растений вокруг палубы плюс цветы в висячих корзинках, заоконных ящиках и больших горшках. Дары цивилизации должны были уступить место растительному естеству. Поэтому иные прогулочные яхты напоминали плавучие сады, чего и добивались их оформители.

В этой атмосфере “естественности”, сколь бы надуманной и теоретической она ни была, рядовые энтузиасты реки питали единодушное отвращение к паровым судам. Сын Диккенса назвал их “проклятием реки”, а Джером К. Джером в романе “Трое в одной лодке” пишет: “Я ненавижу паровые катера; думаю, что это чувство знакомо всем любителям гребли. Стоит мне увидеть такой катер, как мною овладевает желание заманить его в какой-нибудь укромный, тихий, безлюдный уголок и там придушить”. Новые суда называли “речной нечистью” и “курящими дьяволами”. На них в сравнительно девственный мир Темзы вторгались орды немытых кокни. Люди сетовали на шум, который производили не только двигатели, но и палубные оркестры и разнузданные отдыхающие. Рыболовам и всем прочим, кто расположился на берегу, досаждали поднимаемые пароходиками волны. Но главное состояло в том, что в первозданный речной ландшафт бесцеремонно вламывался XIX век с его техникой. Паровой катер был, можно сказать, посланцем столицы в местность, до которой она сама еще не успела дотянуться. Катер приносил с собой пресловутый лондонский дым и был поэтому нежелателен.