Темза. Священная река - Питер Акройд

Идея плавучего ресторана впервые возникла в XVII веке, когда в 1636 году Джон Рукс попросил королевского соизволения открыть посетителям доступ на судно, стоящее на Темзе. Там он обещал предоставлять гостям “все кушанья и услуги, кои доступны в тавернах и харчевнях, особливо в летнее время”. Судьба этого начинания неизвестна, однако в целом историю плавучих гостиниц и ресторанов на Темзе не назовешь историей выдающегося успеха.

Большое увеселительное судно, стоявшее на приколе напротив того места, где ныне высится Игла Клеопатры, вполне уместно называлось “Каприз”. Оно открылось для посетителей в XVII веке, и сохранилась гравюра, на которой оно высится посреди реки и выглядит весьма величаво и респектабельно. Построенное из дерева и разделенное на ряд отсеков для дневных и ночных удовольствий, оно было снабжено высокой надстройкой с балюстрадой, где гости могли подышать свежим воздухом. Вначале его посещала фешенебельная публика, в том числе дамы в шелках и кринолинах, которых перевозили с берега на лодках. Один моралист того времени назвал это судно “музыкальным летним домом для увеселений знати, где можно встречаться и вволю амурничать”. Пипс посетил “Каприз” 13 апреля 1688 года и истратил там шиллинг. Но, как и большинство подобных мест на реке, заведение в конце концов приобрело сомнительную репутацию: компании “низкого пошиба” предавались там “нескромным танцам”. В 1719 году Том Д’Эрфи написал песню о том, как

В том же столетии один немецкий путешественник заметил, что “продажные женщины имеются там в немыслимом числе, и те, кто прибегает к их услугам, могут брать их с собой в Сады Купидона” (то есть в сады Кьюпера – в Кьюперз-гарденз на ближнем берегу). Постепенно “Каприз” пришел в негодность, и кончилось тем, что судно разобрали на дрова.

Одна постоянная жалоба на прибрежные сады отражает особенность самой реки. Посещавшую их публику считали слишком уж неоднородной, считали некоей взрывоопасной смесью “верхов” и “низов”, в которой при случае легко могла вспыхнуть драка и даже бунт. Фанни Берни в романе “Эвелина” (1778) пишет о Воксхолле, что “там то и дело потасовка, то и дело беготня, то и дело вопли и визг”. Мы уже имели случай отметить вольный дух Темзы, ее демократизм. Такая же атмосфера окружала и прибрежные увеселения, где царило относительное равенство между знатью и простонародьем. “Здесь, – писал один обозреватель, – можно встретить кого угодно: от его светлости герцога Графтона до выходцев из приюта найденышей, от миледи Таунзенд до приблудного котенка…”

Помимо увеселительных, есть на берегах Темзы и обычные сады, которые, кажется, возникают здесь сами собой. Многие из них хорошо известны: например, больничный сад Челси-Хоспитал-гарденз и расположенный неподалеку Челсийский ботанический сад. Вдоль южного берега протянулся парк Баттерси. Напротив аккуратного парка при Сайон-хаусе лежит сад Кью-гарденз, составлявший в свое время часть сада Ричмонд-гарденз, который славился “дикостью” и “естественностью”. Немецкий граф Кильсманегге писал о нем: “…идешь по травянистым полянам, по злаковым полям и диким участкам, где растут ракитник и колючие кусты, дающие отличное убежище зайцам и фазанам”. Мир Кью увековечил также Эразмус Дарвин в поэме “Ботанический сад” (1789–1791):

Здесь имеются в виду редкие ботанические образцы, которые привозили в Кью из британских колоний. Уместно будет отметить, что лондонский Музей истории садов тоже находится около Темзы – в Ламбете.

На ее берегах между Лондоном и Теддингтоном в свое время было очень много садов и огородов, где выращивались на продажу фрукты и овощи. К примеру, малиной и земляникой славился некогда Айлворт. Что более любопытно, в XVIII веке на южном берегу реки недалеко от нынешнего моста Ватерлоо имелся большой виноградник; как писал Сэмюэл Айрленд в книге “Живописные виды реки Темзы” (1801), это был “богатейший и разнообразнейший виноградник на свете”, из продукции которого делались всевозможные вина “от скромного портвейна до изысканного токайского”.

Река во все времена была источником плодородия. Она создает благодатную аллювиальную почву, которая всегда приносит хороший урожай, – если, конечно, русло не подвергалось насильственному перемещению. Сельская местность по берегам Темзы свежа и зелена в любое время года. О сочных пастбищах Северного Уилтшира говорили, что сам Господь благословил их своим присутствием. Как писал в XVII веке Томас Фуллер, “по словам достойных доверия лиц, плодородие земель [близ Темзы] таково, что весною молодой побег, пусть даже с него оборвана вся листва до корней, если его на ночь положить наземь, к утру покрывается новой зеленью”. Здесь – та самая сила, что, по словам Дилана Томаса, “через зеленый фитиль проталкивает цветок”.

Названия некоторых зеленых речных островков пришли из саксонских времен. Примером могут послужить Неттл-эйт (Крапивный остров) и Дамси-бушез (Кусты судного дня) близ Чертси. Столь же древнее название – Дог-эйт (Собачий остров) близ Шеппертона. Даже мельчайшие островки на Темзе имеют имена: Хедпайл-эйт, Черри-Три-эйт, Флагг-эйт и Тейнтер-эйт – крохотные кусочки земли посреди реки в районе Таплоу. Впрочем, названия – всегда сложная материя. Некоторые острова превращены в публичные зоны отдыха, другие остаются в частных руках. На них можно было поразвлечься и можно было уединиться для размышлений; их использовали влюбленные парочки и отшельники. Они пребывают вне нашего мира.

Прибрежные сады XVI и XVII веков сыграли немалую роль в истории Лондона. Самым знаменитым из них, наверно, следует считать сад в Челси, принадлежавший сэру Томасу Мору. Именно здесь, у самой воды, он закрыл калитку, навсегда расставаясь с семьей, чтобы отправиться вниз по реке в Ламбет на допрос. Там ему было предложено выйти в сад на берегу реки и еще раз поразмыслить над своим отказом подчиниться воле короля.

Большой прибрежный сад зеленел у Йорк-плейса, лондонской резиденции кардинала Вулси, но единственной растительной памяткой о возвышении Вулси ныне служат сады Хэмптон-корта. Обширный и красивый сад был в свое время разбит при доме смотрителя Лондонского моста; королевские сады в Тауэре с виноградниками и плодовыми деревьями возникли в середине XIII века. Сады Брайдуэлла давно исчезли с лица земли, как и те, что были разбиты лордом-протектором Сомерсетом. Сады Ричмондского дворца называли в свое время “красивейшими и приятнейшими… с клумбами и аллеями… их превосходно украшают многие виноградники и диковинные плоды”. Немало садов было и при церковных учреждениях – например, при резиденции епископа Винчестерского в Саутуорке. Полоса между Темзой и Стрэндом была целиком занята садами епископов – Эксетерского, Батского и Норвичского. Для плывущего по реке этот берег выглядел сплошным садом. По-прежнему существуют, конечно, большие сады при Фулемском и Ламбетском дворцах. Всякий раз они разбивались с тем расчетом, чтобы их видели с реки как эмблему государственности и высокого положения. Но прежде всего это были привилегированные зоны, приятные места для частных бесед и самоуглубления. Беседки, скамейки и укромные уголки, обеспечивая “широкий обзор и наслаждение от общей красоты сада” с его фонтанами, клумбами и мощеными аллеями, составляли часть некоего цельного духовного замысла. В садах не только отдыхали, не только восстанавливали физические силы – там совершалась “рекреация” в интеллектуальном и гражданском смысле. Вот почему столь важным для них было положение на берегу реки.