Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 - Вильгельм Липпих

После трехмесячной разлуки в октябре 1951 года они пересекли Атлантику, и моему одиночеству настал конец. Поскольку мое материальное положение быстро улучшалось, мы смогли переехать из нашей тесной квартирки в центре Монреаля в более просторную на другом берегу реки Святого Лаврентия, ближе к месту моей работы. 9 октября 1952 года у нас родилась дочь Марион. Наше счастье росло вместе с нашей семьей.

Разумеется, на первых порах в нашей новой жизни были и трудности. Будучи маленьким немецким мальчиком, Гарольд говорил по-английски с сильным акцентом, и ему было труднее нас всех приспособиться к жизни в новой стране. Как-то раз в школе он даже затеял драку с местным мальчишкой, который дразнил его из-за плохого английского. Правда, дело закончилось лишь парой синяков.

Но у жизни в Канаде были и свои преимущества. Так, например, Аннелиза вскоре выяснила, что фунт нутряного жира, который мы намазывали на хлеб или использовали для жарки, стоит здесь всего пятнадцать центов. У нас в Германии нутряной жир считался предметом роскоши, здесь же мы жирно намазывали его на все, что ели — по крайней мере, пока не узнали, что это крайне нездоровая пища.

В мае 1953 года мы с Аннелизой решили переехать в город Гамильтон, провинция Онтарио, расположенный в 375 километрах к юго-западу от Монреаля, где для меня открывались лучшие перспективы карьерного роста. Почти сразу после нашего переезда я нашел себе работу в строительной компании.

На следующий день я получил новое, куда более заманчивое предложение от канадской сталелитейной компании, которой принадлежал крупнейший в стране сталелитейный завод. Поработав там пару месяцев чертежником, я получил повышение, попал в инженерный отдел и был назначен ответственным за работу конвертора.

Конверторная печь представляет собой облицованный изнутри кирпичом контейнер с подвижной крышей. После того как в контейнер загрузят металлолом и закроют верхнюю крышку, оператор опускает в отверстия три электрода. Таким образом создается электрическая дуга, и металлолом в контейнере плавится. Раньше конверторы использовали для того, чтобы переплавлять металлолом в железо, однако позже появилась новая, прогрессивная технология, позволяющая получать из металлолома в конверторных печах высококачественную сталь.

Я никогда открыто не требовал от начальства повышения зарплаты, зато регулярно просил поручить мне более ответственную работу. По мере того как я доказывал свои профессиональные качества, мне поручали все более ответственную работу и, соответственно, больше платили. А мой опыт работы с первой конверторной печью нового типа в Северной Америке оказался бесценным преимуществом в моей дальнейшей карьере.

Мы с Аннелизой не хотели останавливаться на достигнутом, и наша жизнь в Гамильтоне неуклонно продолжала улучшаться. Мы трижды переезжали в более просторную квартиру, и, наконец, купили свой первый автомобиль. Одновременно, поскольку я пользовался им каждый день, улучшился и мой английский.

В ноябре 1954 года Аннелиза открыла в центре города свой собственный цветочный магазин. Я помог ей с осуществлением ее давней мечты, что означало дальнейшие перемены в нашей жизни. Гарольд уже ходил в школу. Что касается Марион, то ее пришлось отдать в детский сад под надзор монахинь, потому что днем Аннелиза была занята у себя в магазине. В обеденный перерыв и в свободное от основной работы время я занимался доставкой цветов клиентам. К сожалению, несмотря на все старания, магазин приносил моей жене крайне скромный доход.

На Рождество 1954 года Аннелиза буквально дневала и ночевала в магазине, делая рождественские букеты, которые я потом развозил по всему городу. В результате мы почти не видели собственных детей. Слушая по радио в моей машине рождественские песнопения, когда за окном шел снег, я с грустью думал о собственных детях, которые скучают без нас дома. Как это было не похоже на рождественские праздники моего детства! Не удивительно, что когда, наконец, после долгих трудов мы вечером сели за стол, праздник показался мне вдвойне торжественным.

В конце концов, сделав все, что было в ее силах, Аннелиза решила закрыть магазин, не дожидаясь следующего Рождества.

Бегство из Восточной Германии

В начале 1950 года мой брат Ганс все еще жил на ферме в Пюггене вместе с моей матерью, сестрами и тетушкой Хедвиг. В отличие от него Отто обзавелся собственной семьей и теперь жил и работал неподалеку от Хоэнгрибена, на ферме, которая принадлежала семье его жены.

Правительство Восточной Германии пока что не предпринимало попыток отнять у нашей семьи ферму в Пюггене, однако с каждым днем увеличивало нормы сдачи сельхозпродукции, которые тяжким грузом ложились на плечи моих родных после того, как отец принял решение остаться на Западе. И хотя остальные семьи тоже были не в состоянии выполнить предписанные им задания, коммунистический режим постоянно преследовал нашу семью, потому что знал о враждебном к нему отношении со стороны моих родных.

Незадолго до Рождества 1951 года Отто получил приказ явиться к бургомистру Пюггена. После того как спустя полтора часа он не вернулся домой, моя сестра Марлен, не на шутку перепуганная, пошла проверить, в чем дело. Оказалось, что в магистрате ждут прибытия представителя коммунистических властей из города Зальцведеля, что в десяти километрах от нашей деревни. Когда представитель нового режима, наконец, прибыл, Отто куда-то увели в наручниках.

В Зальцведеле судья приговорил Отто к пятнадцати месяцам тюрьмы за то, что наша семья не сумела выполнить вышеупомянутые нормы. Судя по всему, они не знали, что согласно документам ферма принадлежала моей матери, а сам Отто жил у жены в Хоэнгрибене. Кроме того, судья поставил Отто в известность, что ферма будет конфискована, причем по двум причинам: во-первых, мы не сумели выполнить возложенную на нас норму. Во-вторых, мой отец нелегально перебрался в 1948 году на Запад.

Когда в Пюггене стало известно о том, что Отто посадили в тюрьму, возмущению людей не было предела. Они явились в полицейский участок и продержали местных полицейских в подвале до тех пор, пока его не выпустили. Однако восточногерманская полиция вскоре вновь арестовала Отто, однако в середине февраля 1952 года в очередной раз выпустила на свободу. Он вернулся в Хоэнгрибен и почти не бывал у нас дома на ферме в Пюггене.

В то же самое время правительство не желало отступаться от задуманного. У нас не только конфисковали ферму, но и арестовали наш счет в банке, которым теперь распоряжалось специально назначенное правительством доверенное лицо. Кроме того, после того как из нашего дома вывезли всю мебель, правительство конфисковало и увело наших лошадей и стало отправлять на бойню коров, даже тельных.

Так как моя сестра Криста работала в фотографии в Зальцведеле, то основная забота о моей матери и младшей сестре Маргарите легла на плечи моей старшей сестры Марлен. После конфискации фермы она превратилась в государственного работника и за свой труд получала почасовую оплату. Поскольку ферма теперь считалась государственной собственностью, наша семья не могла брать себе яйца, молоко или что-то еще из того, что производила. Марлен кормила оставшихся коров, но всякое другое сельскохозяйственное производство на ферме прекратилось.