Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 - Вильгельм Липпих

В марте 1953 года герр Шмерцшнайдер, тот самый лютеранский пастор, который в свое время предупредил моего отца, что тому грозит арест, если он вернется в Пюгген, передал новую информацию. На этот раз он предостерег мою мать и сестер, что коммунисты хотят отправить Марлен и Кристу в специальный трудовой лагерь на острове Рюген в Балтийском море, чтобы они там отработали срок в наказание за нелегальное бегство моего отца.

Давление на нашу семью с каждым днем становилось все сильнее. Наконец, не в силах больше его выносить, моя мать и сестры приняли решение навсегда покинуть родную ферму и бежать в Западную Германию. Нет, это было не простое бегство из родного дома. Это была своего рода капитуляция — мои сестры и мать отказывались от земли, которая принадлежала нашей семье на протяжении нескольких столетий.

Готовясь к бегству, они начали собирать личные вещи — одежду, постельное белье и другие пожитки, намереваясь отправить все это по почте моему отцу в Западную Германию. А чтобы их случайно ни в чем не заподозрили, они отправляли посылки из разных городов. Таким образом им удалось переслать ему кое-что из ценных вещей, но чтобы отправить все, что у них имелось, на это не приходилось даже рассчитывать.

Среди отосланных отцу вещей было несколько ценных старинных монет — мои родители откопали их в нашем палисаднике еще в двадцатые годы. Это были монеты времен Тридцатилетней войны, 1618–1648 года. Прежние владельцы, по всей видимости, закопали их, прежде чем бежать от мародеров в окрестные леса.

Когда я учился в Вольфенбюттеле и у моих родителей не было денег, они отдали часть этой коллекции мне. Несколько монет мне пришлось заложить, но все, что осталось, я, перед тем как уехать в Канаду, честно вернул матери. Готовясь перебраться на Запад, моя мать поручила хранение коллекции одному из наших соседей, которому, как ей казалось, можно было доверять. К сожалению, сосед не оправдал доверие и продал нашу семейную реликвию.

Для охраны границы, отделявшей Восточную Германию от Западной, коммунисты все чаще использовали колючую проволоку, полицейских собак и минные поля. В результате этого пробраться на Запад нелегально было едва ли возможно. Однако все еще оставался открытым один путь — через разделенный на сектора Берлин. Поскольку любому, кто пытался перебраться на Запад без официального разрешения, в Восточной Германии грозило тюремное заключение, моя мать и сестры никому не рассказывали о своих намерениях и до самого последнего дня продолжали вести себя так, словно никаких планов бегства у них не было.

Взяв с собой лишь по небольшому чемодану, они тайком, поодиночке и разными дорогами покинули Пюгген в пятницу, 3 апреля 1953 года, всего за пару дней до Пасхи. Это было сделано нарочно, чтобы не привлекать к себе внимания многочисленных доносчиков. Встретиться они договорились в Западном Берлине.

Моя мать перешла поле и села на поезд в Беетцендорфе. Маргарет — в Зиденлангенбеке, на ближайшей к нашей деревне станции, причем на тот же самый поезд, что и мать. Криста после работы в пятницу вечером осталась в Зальцведеле, а Марлен — на ферме, чтобы покормить животных.

Сказав правительственному чиновнику, что собирается из Пюггена на конфирмацию к родственнику и не вернется до конца недели, Марлен попрощалась с тетушкой Хедвиг. Утром в пасхальное воскресенье она в последний раз вышла из ворот фермы. Наш верный пес залаял ей вслед. Сев в Зиденлангенбеке на поезд, Марлен встретилась с Кристой в Зальцведеле.

Доехав до Восточного Берлина, моя мать и Маргарита, а также две моих старших сестры поодиночке сели в метро, которое все еще соединяло находившийся в руках коммунистов Восточный Берлин с западной его частью, которую контролировали союзники. Они вновь обнялись в Шпандау, в Западном Берлине. Теперь они были свободны, и им ничего не угрожало, хотя у них и не было денег на билет до Западной Германии.

Наконец, примерно спустя месяц, на деньги, которые я прислал им из Канады, они купили авиабилеты до Ганновера. Когда в мае они поездом прибыли из Ганновера в Люнебург, отец уже ждал их на платформе. Впервые за четыре с половиной года он обнял свою жену и дочерей.

Узнав, что мои родственники бежали, восточногерманские власти тотчас забрали нашу семейную ферму в Пюггене себе. Вскоре они разрушили все постройки, за исключением самой старой части, где когда-то жили мои дед и бабка.

Судьба нашей фермы и нашего дома трагична, однако тогда для нас куда важнее было то, что моим близким удалось вырваться из цепких лап коммунистического режима. Неудивительно, что их переполняла радость. Хотя моя семья никогда не рассчитывала получить назад конфискованную восточногерманскими властями собственность, после воссоединения Германии в 1990 году три мои сестры выиграли судебный иск и восстановили право собственности на нашу ферму.

В 1989 году, когда по всей Европе прокатилась волна демократических революций, вся наша семья пришла в восторг, узнав, что границы, делившей Германию на две части, больше нет, но больше всех радовался Отто. Он и его семья, наконец, получили возможность жить в свободном обществе. Мой брат впервые смог навестить родных, которых не видел несколько десятков лет. К сожалению, к этому времени многих наших родственников уже не было в живых. Как и для многих других немцев, самым печальным были не столько тяготы военных лет, сколько поражение в войне и тот факт, что страна на протяжении нескольких десятилетий оказалась расколота на две части.

Соединенные Штаты

Июль 1956 года — декабрь 1982 года

К середине пятидесятых годов мы с Аннелизой настолько привыкли к нашей жизни в Северной Америке, что решили не возвращаться в Германию. С другой стороны, нам хотелось переехать в Соединенные Штаты, как то планировалось изначально.

В американском консульстве на канадской стороне Ниагарского водопада я подал прошение о выдаче мне визы, которая позволила бы нам поселиться в США всей семьей на правах легальных эмигрантов. Наверняка мне сыграло на руку то, что я был немец и инженер. Менее чем через три месяца я получил нужную мне визу.

Вскоре после этого, летом 1956 года, я уволился с работы и один на машине уехал в Кливленд, штат Огайо. С моим послужным списком я быстро, уже в первую неделю, получил сразу пять предложений работы от строительных компаний и сталелитейного завода.

Практически все эти предложения заинтересовали меня, однако я остановил свой выбор на должности инженера-электрика в крупной промышленной компании, которая предложила удвоить мне жалованье. Мы быстро втянулись в американскую жизнь — на машине объехали весь северный Огайо, осматривая по выходным местные достопримечательности. Примерно через год, 22 октября 1957 года, у нас родился сын Норманн Ральф. Позднее мы с женой шутили, что наши дети могут основать собственную Организацию Объединенных Наций, представляющую Германию, Канаду и США.

В конце 1958 года я перешел от своего первого американского работодателя к новому, в другую местную фирму. В возрасте 38 лет я стал главным инженером-электриком в сталелитейной компании «Джонс и Лафлин». Работая с двумя конверторными печами, каждая мощностью в 200 тонн, я приложил все свои знания и профессиональный опыт для повышения их эффективности, то есть уменьшения времени и энергозатрат на количество произведенной стали. Сегодня печи этого типа производят примерно половину выпускаемой в США стали, но в пятидесятые годы это была поистине передовая технология.