Песнь Гнева - Дарья Кадышева

— Дневник той, что наложила на него заклятие, из-за которого его невозможно победить ни мечом, ни магией, — она вложила книжку в протянутую руку Иарлэйта.

Мертвец раскрыл дневник и перелистнул несколько страниц.

— Прекрасная, юная, рыжеволосая и печальная… — сказал он с придыханием. — Велина. Так ее звали.

— Вы знали ее?

— Да, помню, я часто видел ее с Катэлем. Он пользовался ее любовью и преданностью ему. Но мало кто знал об их отношениях. И сама Велина вела скрытную жизнь. Лишь единицы знали, кем она была. Банши не исчезли из этого мира. Они лишь желали, чтобы все так думали.

— Катэль пользовался не только ее чувствами.

— Да. Мы позже узнали, что он использовал ее дар в своих скверных целях. Никто ее так и не видел после того, как Катэль был схвачен. Она сбежала, воспользовавшись моментом.

— В этом дневнике ключ к разгадке бессмертия Катэля. Вот, переверните страницу.

— Князь решил, что это поможет ему убить чародея?

— Да.

— А что другие? К кому еще князь обратился? А, понятно, — Мертвец читал все по лицу Мив, той даже можно было не произносить лишних слов. — Нехорошо будет, когда все узнают правду. Нельзя скрывать от других возможность лишить Катэля его преимуществ.

— Вам лучше обсудить это с князем.

— Я понимаю, почему он так решил. И не стану более задавать лишних вопросов. Кроме одного. Откуда он у вас? — Иарлэйт вернул дневник Мив.

— От самой Велины.

— Она жива? — в его голосе послышалась надежда.

— Если бы это было так, меня бы здесь не было.

Иарлэйт вновь прислонился к ограде.

— Велина, — со странной нежностью шепнул он. — Как она…? Нет, ничего не говори. Не хочу знать подробности.

— Она была вам дорога?

— Как нечто недосягаемое, чем я с упоением восторгался в те редкие мгновения, когда видел, — отвечал Мертвец. — Чем конкретно я могу помочь Его Светлости?

— Заклинание можно снять, если прочитать его в обратном порядке. Осталось только узнать, что это за заклинание. За этим я прибыла сюда.

— Почему именно сюда?

— Некоторые предания говорят, что банши — родичи эльфов.

Иарлэйт провел пальцем по железному завитку на ограде.

— Ты права, — задумчиво сказал он. — Возможно, что кто-то из эльфов знает это заклинание и его формулу. Но это точно не я.

— Тогда кто?

— Есть один отшельник, который сторонится всех. Даже нас. Он жил уединенно еще до катастрофы. Кожа его тонка, как бумага, а движения так призрачны, что почти неуловимы глазу… По моим подсчетам, он живет на земле достаточно долго, чтобы знать об этом заклинании.

— Где его найти?

— Он нашел свое пристанище на Упущенном Острове, в древней пещере. Грот Созидания.

Энтузиазм Мив упал также, как и подскочил за секунду до этого. Оставшиеся на лице мышцы Иарлэйта растянулись, намекая на улыбку.

— Это самый дальний остров архипелага. До него пути по меньшей мере один день, — произнес он. — К тому же на корабле к нему добираться опасно. Есть риск разбиться о скалы.

— Он точно знает заклинание?

— Если только оно не было создано Велиной.

— А такое может быть?

— Я не уверен. Это трудное и мощное заклятие, которое вряд ли было ей по силам. Она была банши, но, как я уже говорил, она был молода. Она не могла создать его.

— Тогда мне нужно добраться до Упущенного Острова.

Иарлэйт обернулся и посмотрел туда, где на горизонте виднелся Старый дворец. В этот момент небо рассеклось под ударом серебристой молнии.

— Я бы не советовал идти туда в одиночку.

— У меня нет другого выбора.

— Я могу предложить тебе свою помощь.

Мив неуверенно посмотрела в его пугающие блеклые глаза.

— Мой долг помочь в противостоянии с Катэлем. И я смогу это сделать, если ты позволишь пойти с тобой. Так мы сможем быстрее добраться до острова. Не бойся, я не кусаюсь, — из груди Иарлэйта вырвалось нечто похожее на смех. — По крайней мере, я еще не наблюдал за собой такой особенности. Ну же, неужели ты испугалась Мертвеца?

***

Все сливалось в одно единое месиво из сизого неба, соломенно-желтого песка и раскаленного, осевшего в легких воздуха. Жара давила на виски, ковала конечности в железные цепи. Сухость проникала в глаза, нос и рот, не давая ясно видеть и глубоко дышать. Время растянулось, замерло, превратилось в безмерность.

Вокруг была равнина, вся засыпанная бледным твердым песком, местами встопорщившаяся небольшими покатыми холмами. Разнообразие вносили лишь горстки камней под ногами. И такой местность была до самого горизонта, впереди и позади, с правой и левой стороны. Она была бесконечной, как существование самого мира.

Воздух дрожал, расплывался, видимый глазу. Палящий зной впивался в покрытую засохшей кровью кожу. Шанс на спасение быстротечно угасал, становился нестерпимой иллюзией.

Глаза горели. Те места, по которым ее били, нещадно болели, терзали резкими наплывами. Голова кружилась, но уже скорее от жары, чем от удара закованным в железо сапогом. Больше всего беспокоила шея, которая саднила, и из-за которой она не могла ничего произнести вслух. А она пыталась. В первый день она хотела закричать о помощи, но не сумела. Да и кто бы ее услышал? Здесь она была одна.

Ее душили. Хватали. Били. Резали.

Но она забрала все их жизни ради своей собственной.

Лета шагала медленно, но твердо. Прошло два дня. Или больше. Или меньше. У нее уже не было сил считать. Пламя солнца жгло первую половину дня ее лицо, а вторую — затылок. Иногда она хотела сбросить с себя свою единственную ношу, но ее память была еще трезва, а сердце билось. Она никогда не откажется от него. Ведь он — все, что у нее осталось.

Поход воспринимался ее телом мучительно. Она превозмогала себя вновь и вновь, собирая остатки воли в воображаемый кулак. И в то же время она глядела на себя со стороны и видела, как смешны ее потуги.

Смерть шла за ней по пятам, она это знала, но не собиралась сдаваться.

«Я керничка, — твердила Лета про себя. — Выстоять и выжить — моя прерогатива».

Она повторяла это, когда к ней подкрадывались страх и отчаяние.

Ночь, неспешно опускавшаяся огромным черным вороном на равнину, была темной и холодной. Тогда девушка укладывалась на землю, давая себе передохнуть. Она лежала, подолгу глядя в усеянное звездами небо, не думая ни о чем, кроме как о холоде, ломавшем ей кости и не дававшем уснуть. Она засыпала, когда уже оставалась нечувствительной к нему, и гадала, сможет ли она очнуться на следующий день.