Мотылек - Кэтрин Куксон

Он взял верх, и она, по-видимому, смирилась и теперь выщипывает травку с грядок.

Эти дни она явно спокойнее, удовлетвореннее. Возможно, подумал Роберт, это потому, что нашла интерес. А что может быть лучше работы на свежем воздухе, для того чтобы привести в порядок свои мысли? Он ощутил это на себе. Но вместе с тем обнаружил, что такого лекарства не существует для ночи, и остается изнурять себя работой, чтобы не думать или не приложиться к бутылке. А ведь он стал много пить в последнее время. Нужно следить за собой. Да, нужно держать себя в руках, хотя бы для того, чтобы не нарастить живот.

Он увидел, как вдоль живой изгороди бежит Бетти, она остановилась около Агнес и что-то сказала. Та бросила грядку и поспешила к дому, Милли осталась с Бетти. Бетти подошла к нему и объяснила:

— Это гостья, леди Эмили Клинтон-Смит. Видел бы ты, как она размалевана. И еще, говорит, обед для собаки! Фу, ни за что не хотела бы работать у нее. Обязательно скажешь или сделаешь не так.

— Минуточку. — Он не дал ей договорить. — Смотри, Милли помчалась за ней. Верни-ка ее назад и оставь со мной, с ней все будет в порядке.

Леди Эмили Клинтон-Смит. Это та самая старушенция, которая была на похоронах и проторчала дольше всех. И больше не появлялась. Известная личность эта старушенция! Интересно, зачем она пожаловала, уж наверное не потому что печется о мисс, иначе давно бы уж приехала…

Агнес думала примерно так же. Она побежала на кухню, вымыла руки в раковине, потом попросила Пегги:

— У тебя тут нет гребня под рукой?

Пегги подошла к камину, взяла с него гребень, пальцами счистила остатки волос и подала хозяйке:

— Можешь вымыть руки и причесаться, а платье не переменишь, она и так уж заждалась.

— Ну и что? Я занималась огородом, она поймет. Должна понять, говорят, в свое время она тоже увлекалась огородом.

Вернув гребень Пегги, она быстро вышла из кухни и через холл прошла в гостиную. Леди Эмили сидела в кресле с прямой спинкой у окна, откуда просматривалась подъездная аллея к дому. Она повернула голову к входившей в комнату Агнес и, не дав ей даже закрыть за собой дверь, заговорила:

— Я смотрю, у вас аллея расчищена, не как раньше, вы что, наняли еще работников?

— Да нет, работников не больше, все те же. Как вы, леди Эмили?

— А как ты меня видишь, тут я вся, все такая же вот уже двадцать лет и, вероятно, такой останусь еще двадцать. Я написала, чтобы меня похоронили стоя и во всей одежде. — В уголках ее губ промелькнуло подобие улыбки. Осмотрев Агнес с головы до ног, она заметила: — Чем это вы, милочка, занимались? Вид у вас не самый презентабельный.

— Я занималась в огороде. Мы его расширяем.

— Огородничаете? Могло быть и хуже. Но руки! Они грубеют, а потом спину не разогнешь, и ради чего? Однолетники умирают, а другие растут так долго, что не доживешь, чтобы ими полюбоваться. У нас есть аллея деревьев, которые посадил еще мой прадед. Ну, и что он от них получил, спрашиваю я? Пастор скажет вам, что это во славу Божию. Чепуха на постном масле. Да нам всем повезет, если хотя бы одному из нас повезет увидеть Его, я так думаю. И нам очень, я повторяю, нам очень повезет, если мы доживем до этого же времени в будущем году. Тебе это ясно, девочка?

Демонстрируя учтивость, Агнес улыбнулась:

— Вы ожидаете моровую язву, леди Эмили?

— Нет, милочка. Я не ожидаю моровой язвы. Я ожидаю войну. Большинство в нашей стране спит и не видит, что грядет. Австро-Венгрия и Сербия вот-вот вцепятся друг другу в глотку. Запомни, что я говорю. В самом близком будущем жди взрыва. И кто подожжет фитиль? Этот самый кайзер. Я полжизни прожила за границей, так что кому, как не мне, знать, что я говорю. Я никогда не любила французов, никто из трезвомыслящих англичан не любит французов, у нас больше общего с немцами. Но у них что-то на уме, у них вечно что-то на уме, у этих немцев. И этот мистер Ллойд Джордж. Стоит двумя ногами на двух лодках. Я знаю, чем он кончит. Вытаскивать нас из этого дерьма достанется Асквиту и сэру Эдварду Грею. Этот человек делал все, чтобы держать немцев в узде, но кайзер хочет облапошить всех. Кто-то думает сделать с ним то же, что в прошлом месяце сделали с бедным эрц-герцогом Францем-Фердинандом. Просто ужас! Говорю тебе, девочка, нам страшно повезет, если мы останемся в живых к будущему году. То, что я сказала о следующих двадцати годах, это несерьезно, так, шутка. У меня не осталось никакого желания жить. Но я полагаю, что придется, пока остается долг, потому-то я сегодня здесь, я убиваю двух зайцев. Мне по пути в замок… Равенсуорт. Ты ведь бывала там, не правда ли? Впрочем, нет-нет. Твоя мать частенько бывала там. Твоя мать была леди, никогда не забывай этого. Ты меня слышишь?

— Да-да, леди Эмили, я вас слушаю, — с внутренней тревогой проговорила Агнес. Что-то надвигается. Что, она сказать не могла, но, когда кто-то вроде леди Эмили, заводит разговор о долге, жди неприятностей. И вот она снова говорит о долге.

— На нас на всех лежит долг, мы, люди из высшего класса, воспитывались с определенной целью, главная из которых являть собой пример. Мы можем перебиваться с хлеба на воду, как было с вами и с вашей семьей, но воспитания от вас никакой силой не отнять. Ваш отец был слабым человеком, но он вышел из хорошей семьи, возможно, из промышленников, но это ничего не значит, нам всем приходится добывать деньги тем или другим путем. И те из нас, у кого достаточно средств, чтобы содержать большой штат, не могут забывать о своем долге. Ну, в общем, не только те, кто содержит большой штат, но и те, кто вообще держит прислугу, несут по отношению к ней определенный долг, и часть этого долга состоит в том, чтобы слуги не забывали своего места. Ты слушаешь?

Она наклонилась вперед, голова у нее качалась вперед-назад, и высокая шляпа, невесть как державшаяся на копне седых волос, чуть было не съехала на нос, но леди Эмили нетерпеливо дернула головой, и шляпа встала на свое место. Справившись с головным убором, леди Эмили завершила вступительную часть речи:

— О, да, мисс, да, вы меня слышите, я вижу это по вашему лицу.

У Агнес внутри похолодело. Теперь цель визита этой дамы стала ей ясна, ей захотелось вскочить и бежать, закрыть лицо и заткнуть уши, чтобы не слышать того, что предстояло.

— Так вот. — Леди Эмили снова выпрямилась и погрузила острый подбородок в толстые складки на шее. — Среди женщин моего класса меня хорошо знают и боятся. Я знаю все про всех, я собираю сплетни, я люблю слушать сплетни, они всю мою жизнь доставляли мне удовольствие, но только во всем, что касается моего класса. Можно допускать вольности, можно проявлять неразумие, есть определенные пределы, в которых можно совершать то или другое, эти пределы весьма и весьма широки, но только в границах собственного класса. Но стоит показать дурость или глупость, называйте как вам это угодно, и выйти за пределы своего класса, связаться с низшими классами, даже с нижним слоем среднего класса, — все: вы совершаете непростительную ошибку, а уж если идти еще ниже, то это трагедия, это бедствие, равное разве что сожительству с цветным.