Любовь и смерть Катерины - Эндрю Николл

прошел испытание огнем, пролежав сутки среди горячих углей, а затем кран подцепил его на стрелу и сбросил с высоты пятого этажа.

Ночью сеньор Корреа не мог заснуть. Синие и красные точки прыгали перед закрытыми глазами, а ночь тянулась и тянулась, и в саду какая-то птица сердито выводила заунывную, скрипучую ноту, как заржавевшая створка ворот.

В два часа ночи сеньор Корреа не выдержал, поднялся с постели, тихонько оделся и поехал в офис. Он прошел по темным коридорам, зажигая свет по мере продвижения к кабинету, пока последняя тень не исчезла из офиса.

Домой он ехал с конвертом, положенным рядом. Остановившись на заброшенном перекрестке под скрипящим на ветру светофором, он на всякий случай запер все дверцы автомобиля.

Дома сеньор Корреа положил конверт на тумбочку около кровати, придавив его будильником, и привычно подполз под бок к жене. Через десять бессонных минут он взял конверт с тумбочки, положил под подушку и до утра спал безмятежно, как младенец, а утром позвонил Марте Алисии и сказал, что задержится.

Марта Алисия хладнокровно выслушала указания начальника. После одиннадцати месяцев работы в журнале она прекрасно знала, что это она, а вовсе не сеньор Корреа сделал «Салон» тем, что он сейчас собой представлял. Поэтому она нежным голосом заверила шефа, что все будет в порядке, и принялась руководить работой журнала, как делала каждый день.

Сеньор Корреа не спешил на работу. После ночных волнений он позволил себе хорошенько выспаться, с аппетитом позавтракал и по дороге заскочил в любимую турецкую парикмахерскую, где Мехмет, как всегда, сотворил чудо с его непослушной шевелюрой. Осторожно, будто целовал нежные девичьи уста, толстый турок несколько раз провел бритвой по шее сеньора Корреа, туго натянутой леской вырвал непослушные волоски из ноздрей главного редактора, пламенем свечи опалил шерсть на его ушах и через час в целом достиг удовлетворительного результата.

Сеньор Корреа приехал в офис с ухоженной головой и умиротворенным выражением лица. По его виду сразу становилось понятно, что у этого издателя жизнь удалась — по крайней мере в этом месяце.

Не заходя в кабинет, он подошел к столу дизайнера и до конца рабочего дня стоял у него над душой, обсуждая варианты обложки, улыбаясь и привычно провожая взглядом подрагивающую попку Марты Алисии, когда та поднималась из-за стола.

Конечно, в обычное время сеньор Корреа хранил макеты обложек в тайне — в не меньшей тайне, чем миленькую девятнадцатилетнюю парикмахершу, что сеньор Корреа посещал по средам, — но в этот день он творил памятник самому себе и после семи попыток остался доволен результатом. Он приказал распечатать лист с макетом обложки, самолично отнес его на копировальную машину и сделал две копии.

Улыбаясь, сеньор Корреа сложил листы и вложил в большие белые конверты, затем аккуратно надписал оба. Уложив конверты в портфель, он переодел пиджак и заказал такси до ресторана «Гриль».

До сих пор существуют разные мнения относительно того, который из трех основных литературных журналов, издающихся в стране, превосходит остальные по качеству публикаций и популярности. Сеньор Корреа, сеньора Фернанда Мария Эспиноза из «Читателя» и сеньор Сальваде из «Единого обозрения» имели на этот счет твердое мнение, которое — увы! — никогда не совпадало с мнением их оппонентов, но они были едины в одном: нет лучше ресторана, чем «Гриль». «Гриль», самый модный ресторан столицы, стал таковым из-за пустяшной, почти детской хитрости — просто до этого в течение сорока лет он был самым что ни на есть непопулярным.

«Гриль» находился в конце узенькой улицы, отходящей сквозь каменную арку от центральной площади, и в основном славился тем, что со дня основания в нем не поменялось практически ни одна деталь интерьера — ну разве что сиденья унитазов, да и то не все. Даже дверные ручки, даже пепельницы на столах — все оставалось в точности как сто лет назад. В самом начале своего пути ресторан, декорированный в роскошном стиле арт-деко, на долгое время потерял популярность, превратившись в пыльный пережиток прошлого столетия, затем неожиданно снова вознесся уже в ином качестве: неподдельного, аутентичного антиквариата.

Актеры, певцы, музыканты, деловито беседующие бизнесмены, которые еще недавно именовались гангстерами, писатели и поэты, футболисты и их вульгарные подружки, красавицы-старлетки из телесериалов и их красавцы-друзья (правда, иногда эти слишком смазливые молодые люди украдкой поглядывали на столики, где ужинали мускулистые футболисты) — вся эта разношерстная толпа ежедневно толклась в «Гриле».

Людям со стороны заказать столик в этом ресторане было практически невозможно, но человек вроде сеньора Корреа обладал такими связями, что смог лишь за день снять целый зал в задней части заведения, к ужасу ирландского посла, чью заявку на частную вечеринку внезапно аннулировали. Сеньор Корреа знал, что делает — конечно, сеньора Фернанда Мария Эспиноза не смогла устоять перед таким предложением.

И, конечно, она немедленно пожалела об этом, едва сняла пальто и, повернувшись, увидела лицо сеньора Корреа. Сеньор Сальваде тоже сразу понял, что хитрый подлец пригласил их на ужин с единственной целью — позлорадствовать. Но бежать было поздно.

Сеньор Сальваде нахмурился и крепче сжал хрупкую ножку широкого бокала с мартини.

За рыбой в белом вине Фернанда Мария спросила, холодно улыбнувшись:

— Ну же, крошка Хуан, расскажи нам, что за туза ты спрятал в рукаве?

Но редактор «Салона» лишь щелкнул пальцами, подзывая официанта, заказал еще вина и примирительно сказал:

— Милочка Фернанда, неужели мы должны все время говорить о делах? Наслаждайтесь едой — не правда ли, рыба сегодня удалась?

Сеньор Сальваде из «Единого обозрения» молчал и пил больше обыкновенного, но даже он не выдержал во время перемены нежнейшего стейка.

— Ну давай же, подлец, — промычал он. — Выкладывай, что у тебя там?

Сеньор Корреа улыбнулся ему улыбкой Моны Лизы и до краев долил бокал. Он смог продлить пытку до конца десерта, игнорируя безмолвные мольбы врагов о пощаде, болтая о пустяках, разыгрывая радушного хозяина, с садистским злорадством наслаждаясь их мучениями.

Но после десерта сеньор Корреа столкнулся с обычной проблемой всех садистов: у каждого человека есть предел страданий, после которого он перестает их чувствовать. Поэтому после кофе, когда гости сложили салфетки и он понял, что рыбки готовы соскользнуть с крючка, сеньор Корреа значительно откашлялся:

— Мои дорогие коллеги. Друзья.

Оба врага фыркнули и потянулись за бренди.

— Помните ли вы историю Говарда Картера который в 1922 открыл практически не расхищенную могилу Тутанхамона?

— Помню, что он умер от чего-то ужасного, — сказала Фернанда Мария. — Проклятие фараонов или что-то в этом роде.

— Я уверен, что вы правы, моя дорогая, — сказала