Любовь и смерть Катерины - Эндрю Николл
Шрифт:
Интервал:
— Что ж, начинайте.
— Благословите меня, отец, ибо я согрешил.
— Приди, Святой Дух, просвети разум грешника сего, чтобы он лучше осознал свои грехи; побуди его волю к подлинному раскаянию в них, к искренней исповеди и решительному исправлению своей жизни.
— Я каюсь перед Господом нашим, перед Пресвятой Девой Марией, перед Святым Архангелом Михаилом, Святым Иоанном Крестителем, Святыми Апостолами Петром и Павлом, перед всеми святыми, а также перед вами, отец, в том, что я согрешил в мыслях, словах, делах и в бездействии. Я согрешил, и в этом виноват только я, я один, и больше никто. Я провел целую ночь, замышляя государственный переворот и разрабатывая план убийства наших народных вождей.
* * *
Все в море идеально сбалансировано. Оно следует за луной по всему Земному шару, тянется за ней гигантской, напряженной, набухшей каплей с истонченным хвостом. На каждый гребень волны приходится своя впадина. Каждую океанскую котловину компенсирует мель, покрытая мелким гребенчатым песком. Так думал сеньор Вальдес, сидя на любимой скамье и глядя на реку Мерино. Он был уверен, что где-то далеко, за сто километров от него, море сейчас бушует, вздымая огромные волны, острый как бритва ветер ревет в ушах, подобно плачу тысячи вдов, раздувая пенящиеся дождевые потоки. Здесь, у берегов Мерино, воздух был знойный, липкий и неподвижный, словно застывающий клей. Однако воды Мерино, подгоняемые далеким ураганом, уже начали волноваться, крутились и ударялись друг об дружку, поднимаясь плотным тонким застилавшим солнце туманом. И поэтому сеньор Вальдес был уверен, что где-то сейчас дождевые потоки бьются о морскую поверхность, будто забиваемые сердитым молотком гвозди, потому что твердо знал — море не отдаст ни капли воды, если не возместит потерю сторицей. А это значит, что в самом сердце океана волны сейчас вздымаются до небес, грозя сорвать с неба испуганные звезды, смыть их без следа. Потому что иначе откуда бы взяться в вязкой, как кленовый сироп, и гладкой, как бархатная скатерть в тетушкиной гостиной, реке Мерино таким высоким волнам и такому плотному водяному столбу туманной пыли?
По обоим берегам Мерино стояла такая жара, будто на небесах включили духовку. Не значит ли это, что по закону сохранения энергетического баланса на другой стороне Земли есть место, где температура должна быть на сто градусов ниже нуля, а гигантские айсберги достают до неба?
Где-то должна быть страна, в которой абсолютно все — голубого цвета: как сапфиры, как незабудки, как толщи льда, как глаза прекрасной девушки, потому что здесь, около реки Мерино, все было желтым. Миллионы и миллионы оттенков желтого цвета. Горячий туман, поднимающийся от реки, был желт. Он вился желтыми складками вверх, вверх, закрывая желтое солнце. Река была абсолютно желта. Как желтый дом. Как французская вилла. Как букет подсолнухов. Как ссора или как шелковая ленточка. Как вареное яйцо. Как сырое яйцо. Как собачья блевотина. Как нарциссы. Как гербовая бумага. Как плесень. Как грибы. Как змеиное брюхо. Все было желтым, кроме черного корабля, что стоял на причале под стрелами кранов, и флага, понуро свесившегося над толстым обрубленным возвышением кормы, безжизненного, мокрого, похожего на хвост павлина зимой.
Что-то внутри корабля икнуло, взревело, жирная вода у его борта закипела и выплеснула в высоту через трубу тонкую струю, прерывистую, словно стариковская моча. Она с плеском падала обратно в реку, обдавая брызгами полицейских, стоявших на причале дока и жестами руководивших бритоголовым китайцем, время от времени высовывавшим голову из кормовой рубки. Полицейские шарили в воде длинными баграми.
Самый высокий из них сказал:
— Так ничего не выйдет. Надо забросить сеть.
Бритая голова исчезла, грязная вода прекратила брызгать из трубы, и на какое-то время желтый мир погрузился в тишину, пока сверху что-то не забренчало так сильно, что полицейские инстинктивно подняли головы.
Над бортом корабля конвульсивными толчками передвигалась стрела крана, к которой была привязана сплетенная из толстых веревок сеть. Зависнув над водой, стрела дернулась, и сеть поехала вниз. Высокий полицейский на причале пытался регулировать процесс, то поднимая вверх, то опуская большой палец. Сеть легла на воду, опала, растеклась по поверхности, и сеньор Вальдес, которого в эти дни почти ничего не могло заинтересовать, встал со скамьи, где сидел, держа закрытую книжку на колене и яростно кусая знаменитую ручку, и подошел, чтобы выяснить, что происходит.
Один из полицейских предупреждающе поднял руку.
— Не стоит на это смотреть, сеньор, — сказал он. — Зрелище не из приятных.
Его напарники баграми подтаскивали сеть к берегу.
Сеньор Вальдес посмотрел вниз и увидел труп мужчины, плавающий в желтой воде лицом вниз, с раскинутыми, как у распятого Иисуса, руками.
— Если это тот, о ком мы думаем, так он уже не первый день болтается в воде. Видок у него не для слабонервных, точно.
— Как вы думаете, кто это?
— Да тут один старпом не явился вовремя на судно. Уходят в самоволку, напиваются и валятся с причала в воду. Такое случается часто. А теперь, сеньор, отойдите в сторону. Не мешайте работать.
Сеньор Вальдес отступил на несколько шагов, чтобы не показаться слишком назойливым, но продолжал следить за работой крана: после нескольких минут оживленных переговоров цепь с привязанной к ней сетью, бряцая и звякая, поползла вверх. Вот она появилась над водой, неся в себе останки того, кто когда-то был человеком, свернувшиеся, подобно эмбриону.
Высокий полицейский еще раз просигналил крановщику-китайцу. Стрела повернулась, зависла над причалом, истекая потоками желтой воды, затем мягко опустила сеть, которая тут же лужей расползлась на мокром асфальте.
— А ну-ка взяли! — приказал высокий полицейский.
Остальные подошли поближе.
— Я возьму его под колени, а вы берите за плечи. Идет? Давайте!
Полицейские взяли утопленника за плечи и попытались перевернуть. Внутри его живота заурчало, изо рта полилась зеленая жижа. Отворачиваясь, полицейские поспешно уложили труп на холщовые носилки и отошли назад. Высокий полицейский выровнял ноги покойника и закрыл тело с головой холстиной, подоткнув края. Остальные старались не приближаться. Один из полицейских брезгливо вытер руки о форменные брюки.
— Разрешите взглянуть? — вежливо осведомился сеньор Вальдес, наклоняясь, чтобы отодвинуть ткань с лица утопленника.
— Эй, сеньор! А ну отойдите!
Сеньор Вальдес выпрямился с выражением оскорбленного достоинства.
— Извините меня, — медленно произнес он, — но я нахожу это зрелище, э-э-э… любопытным…
— Что ж тут любопытного? Обыкновенный утопленник.
Сеньор Вальдес сказал, будто это все объясняло:
— Поймите, я — автор.
Он всегда говорил «автор», а не «писатель» тоном врача, пробирающегося сквозь толпу к пострадавшему: «Пропустите меня, я врач!»
Полицейский посторонился.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!