Очерки по русской литературной и музыкальной культуре - Кэрил Эмерсон

походящее на толстовский образ человечества, стремится к целостности. Подобно несчастной Анне Карениной, это «я» желает «иметь все» – любовника, сына, уважение общества, постоянную возможность находиться в обществе любимых, не меняющуюся и неувядающую красоту. Когда Анна не может получить всего этого, она разрушает себя. Чеховское «я» гораздо более умеренно. Его кредо заключается не столько в самозащите и самореализации, сколько в извлечении урока (дорогого и для Тургенева), преподанного морскими волнами пляжа в Ореанде: «шум моря», демонстрирующий равнодушие к жизни и смерти любого из нас, тем самым подает нам надежду на спасение. У Толстого безразличие и компромисс никогда не несут спасение. Таким образом, для Толстого те ненадлежащие, временные, исключительно личные и тайные механизмы, поддерживающие истинную любовь в «Даме с собачкой», не могли бы стать приемлемым с точки зрения морали выходом.

С моей точки зрения, «О любви», третий рассказ из «Маленькой трилогии» (1898) Чехова, последний в нашем списке знаменитых вариаций на тему Анны, является самой глубокой и совершенной из них. Рассказ представляет собой повествование Алехина о неосуществившейся любви к Анне Алексеевне, жене его друга Лугановича. Оно обрамлено сделанным через много лет признанием, что отказ от этой любви, вероятно, был его ошибкой. Аллюзии к персонажам Толстого рассыпаны повсюду, но эти персонажи перемешаны, иначе объединены в пары, в их жизни все происходит невпопад. Основная перегруппировка выглядит так. В рассказе «О любви» некий Левин и некая Кити влюбляются друг в друга, оба – достойные, скромные, порядочные люди, склонные отвечать за свои поступки, но происходит это уже после того, как она вышла замуж за другого. Этот сюжет вполне мог быть реализован в романе Толстого, если бы не удобный ход – вывести Кити за пределы действия (разболевшуюся после измены Вронского, ее отправили за границу на воды), пока alter ego и любимец Толстого Константин Левин пытается вернуть себе душевное равновесие после того, как она его отвергла, – то есть если бы Кити вышла замуж до того, как Левин смог вернуться к ней. Чеховский Алехин наделен многими чертами и достоинствами Левина (его отчество – Константинович): он замкнут, он интеллектуал, превратившийся в фермера, «образованный человек», живущий в деревне, он вертится «как белка в колесе» и «много работает» [Чехов С 10: 71]. Он влюбляется в жену Лугановича, а она – в него. Однако, не будучи ни Аннами Карениными, ни Вронскими – носителями той героической движущей энергии, которая устремляется к вожделенному предмету, не постояв за ценой порыва, – они на протяжении многих лет продолжают «поступать правильно», то есть ничего не предпринимать.

Раздражение и напряженность нарастают, принося страдания обоим. Кодекс чести Алехина не позволяет ему заговорить о своей любви (в конце концов, круг Левина – это не круг Вронского); Анна Алексеевна не может заговорить о любви, потому что, по выражению Чехова, ей «пришлось бы лгать или говорить правду, а в ее положении и то и другое было бы одинаково страшно и неудобно» [Чехов С 10: 72]. Им не хватает эгоизма, чтобы осуществить «сюжет об Анне». Вся энергия, которая есть, расходуется на то, чтобы не допустить этого сюжета, в интересах добра и ранее взятых на себя обязательств. Тем самым они избавляются от ужасного финала, выпавшего на долю Анны и Вронского. Но все же рассказ Алехина завершается сценой в поезде – и только читателю предоставляется судить о том, что достигается в этой сцене, победа или поражение. Прощаясь в вагоне, герои наконец-то признаются друг другу в любви. Много лет спустя Алехин с горечью вспоминает об этом расставании. Под конец он говорит: «…когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе» [Чехов С 10: 74].

«…Или не нужно рассуждать вовсе»: сложно представить более не-толстовской максимы относительно истории о любви вне брака. Что делает рассказ «О любви» столь тонкой вариацией на тему Толстого? Не только его программное название вызывает в памяти категоричные заглавия, данные Толстым собственным дидактическим статьям: «О войне», «О религии», «Так что же нам делать?», «Что такое искусство?»; оно также бросает вызов всему творчеству Толстого как «прозаическому». Вот уже несколько лет Гэри Сол Морсон тщательно анализирует обыденные ценности, добродетели и сюжеты Толстого, называя этот идеально добродетельный взгляд на мир «прозаическим» [Morson 1987: главы 5,7; Morson 1988]. Обыденные герои Толстого, – утверждает Морсон, – негероичные, они живут, как долготерпеливая Долли – без мелодрам, без фиксированных и бросающихся в глаза правил, но строго следуя умственным и нравственным обыкновениям. Разумеется, с этими героями случается худое. В нескольких первых главах Левин теряет Кити, но они благополучно переживают несчастье внутри себя, без аффектов, как делают это и Анна Алексеевна с Алехиным в рассказе «О любви». Они остаются добрыми, они обращают внимание на мелочи, они знают, как получить удовольствие благодаря здоровым отвлекающим занятиям, таким как охота, сельское хозяйство, уход за больными. А в мире Толстого – подчеркну этот момент – их ожидает хорошее. Нелепому, получившему отказ Левину все равно достается Кити, даже несмотря на то, что он глупо прервал свое первоначальное ухаживание и неожиданно для всех бежал из Москвы; наступает тот прекрасный момент, когда он входит в гостиную Облонских и понимает, что Кити (по-прежнему свободная, свежая, разрумянившаяся) «ждала его» [Толстой 18:403]. Это – прозаический рай, и Морсон, безусловно, прав, утверждая, что Толстого влекло туда. В своих сочинениях Толстой создает тщательный эскиз этого мира. Он терзает своего Константина Левина и заставляет его отступить, но в конце, поскольку Левин столь полно воплощает те ценности, которыми более всего дорожил сам автор, Толстой следит, чтобы все завершилось благополучно.

Чтобы изобразить поистине темную сторону добродетельной прозаики, понадобился писатель совсем другого склада, не обладающий упрямой толстовской склонностью к морализаторским сюжетам. Таким писателем явился Чехов, и – как я предполагаю, он сделал это в своих разнообразных переработках «сюжета об Анне». Алехин и Анна Алексеевна ведут себя подобно добродетельным Левиным и Кити, а хорошего не случается. И вопрос не в том, что Чехов был «пессимистом», а Толстой – певцом природы, в чьих произведениях (более жизнеподобных, чем сама жизнь, и т. д.) события происходят «естественным путем». Ничто в романе не могло быть проще, нормальнее с точки зрения прозаики, чем разыграть сюжет «О любви»: то есть показать Кити – привлекательную княжну и превосходную потенциальную невесту – уже выздоровевшей и вышедшей замуж до того, как исцелилась раненная гордость