Сломанный клинок - Кирилл Корзун

Хрясь!!!

Ошеломляющий и довольно болезненный подзатыльник от Аллы моментально разъяснил мне всю глубину заблуждения, взятого за ориентир в рассуждениях. Воспитательный приём вышел увесистым и поучительным, а таинственная русская душа в очередной раз доказала, что подобрать к ней ключи вовсе не так просто, как кажется на первый взгляд.

– Насилие – это не выход!!! – воззвал я к логике Аллы, втянув голову в плечи. – Бить детей непедагогично!

Хрясь!!!

– Поговори мне ещё, оболтус!!! Гена, где ремень?! Я сейчас сама с ним разберусь! Ишь, распоясался, мелочь пузатая!

Опекун только загадочно улыбался и молча наблюдал за разыгрывающимся актом представления.

– Возвращается домой глубокой ночью, пьяный, да ещё и в губной помаде изгвазданный!!! Повзрослел?!

– Охренел, дорогая, охренел, – Гена всё же поддержал очередной эмоциональный спич супруги. – И что ты скажешь нам в своё оправдание, отрок? Не стыдно?

Мне ничего не оставалось, кроме как повиниться, тем более за спиной стояла взбешённая не на шутку рыжеволосая фурия.

– Стыдно. Очень. Но это был очень интересный опыт…

– Лео!!! – укоризненно и хором воскликнули Лаптевы.

– Ничто другое тебя сейчас не интересует? – взял на себя инициативу Гена, взмахом руки подзывая жену обратно и усаживая её рядом.

Буря миновала. От агрессии, пусть и мотивированной, мы перешли к дипломатическим методам, что не могло не радовать.

– Интересует. Многое. Но катастрофически не хватает времени. Я в этой чёртовой школе просидел безвылазно неделю. Учился, тренировался, учился, тренировался, учился…

Опекун сочувственно кивнул.

– Я тебя понял. Ты захотел отдохнуть, расслабиться. Логично. Но не так же! Тебе семнадцать, чёрт побери, Лео! Ты – подросток. Вот и отдыхай, как подростки это делают! Что с тобой происходит вообще?!

– А что со мной не так? Живу, как все вокруг меня, – с недоумением спросил я у них. – Что не так-то?!

– Нотаций мы тебе читать не будем. Не маленький уже. А вот напомнить тебе, кто ты на самом деле, как вижу, вовсе не помешает. И то, что тебе нельзя быть таким, как все, тоже не должно быть для тебя – секретом, – вмешалась Алла, осаживая взбрыкнувшего было Гену едва заметным жестом. – Вот и подумай, глава рода Хаттори, можешь ли ты себя вести так же, как все? Имеешь ли ты на это право?!

В её словах, сказанных без малейшей доли пафоса, было слишком много правды. Понурившись, я только кивнул, соглашаясь, и посмотрел на них.

– А жить когда? Просто жить. Не нести это бремя, не быть ответственным за имя, долг, честь и прочее, а просто жить!

Мой вопрос выбил их из колеи. Гена и Алла в очередной раз переглянулись, но на этот раз не достигли соглашения.

– Иди спать, любимая. Я с ним сам поговорю. Наедине, – неожиданно властно и даже немного жёстко припечатал жену Гена, пресекая интонациями её возможное сопротивление. – Иди, это надолго, а у тебя завтра тяжёлый день. У него тоже, но он заслужил!

Происходящее на моих глазах противоречило всему, что я успел узнать об этой семье, – впервые за долгий период времени Алла беспрекословно подчинилась и даже не попыталась надавить авторитетом домашнего матриарха, а только чмокнула нас в щёки и ушла, пожелав спокойной ночи.

– Я рад, что ты начал задумываться о таких вещах, – сказал Гена, доставая сигареты и закуривая.

Скопировав его поведение, я проделал то же самое и заслужил неодобрительное покачивание головой, но не стушевался и жестом предложил ему продолжать. Он тяжело вздохнул, установил между нами на столе пепельницу и, собравшись с мыслями, продолжил:

– Мы беспокоимся за тебя. Не только за твою жизнь, хотя в последнее время за неё приходится переживать всё чаще и чаще. Но и за то, каким человеком ты станешь. При этом понимая, что от меня это не зависит. Нет возможности заниматься твоим воспитанием так, как это делали бы твои родители…

Услышав о родителях, я вздрогнул и с трудом удержал мысли о них в узде, сосредоточив внимание на том, что он мне говорит. Что ни говори, а подход к воспитанию в моей семье, с моих двух ракурсов, выглядел ну о-о-о-очень своеобразно.

– Мне остаётся только одно. Быть твоим другом. И как друг, я скажу следующее: тот путь, который ты избрал, не приведёт тебя к желаемому.

– Ты хоть знаешь, чего именно я хочу?

Спросил и внутренне сам усмехнулся, ибо сам не имел ни малейшего представления о своих истинных желаниях.

– Не знаю, скорее предполагаю. Ты вкусил самостоятельности и ответственности. Первое тебе понравилось, второе вызвало отторжение и свойственный возрасту протест. Ты хочешь быть как все, кто тебя окружает. Они ведь не скованы обязанностями поведения настолько, как это происходит с тобой. Могут себе многое позволить, например, напиться и загулять с девчонками, шляться по клубам и прочим притонам, многое могут себе позволить, не так ли?

– Если отбросить в сторону нравственность, сможешь объяснить, чем это плохо? – спросил я у него, задумчиво пуская клубы дыма в потолок. – И сразу замечу, твои догадки в корне неверны.

Объяснения Гены не вызывали раздражения. Было любопытно и слегка забавно послушать, как этот образчик брутальности спокойно и рассудительно раскладывает всё по полочкам. Опекун только выглядел как горный йети – в мозгах и умении ими работать ему отказать я не мог никак. Другие люди и не способны заниматься управлением частной военной компанией, в Российской империи ещё и занимающей довольно неожиданную нишу в криминальном мире.

– Плохо? Побойся богов, Лео. Учиться отделять белое от чёрного, а хорошее от плохого тебе предстоит самому. Алла сказала верно, тебе стоит напомнить, кто ты такой на самом деле. Сможешь ответить на этот вопрос? Не мне, а самому себе, – заулыбался Гена. – Подумай, хорошенько подумай. Разговоры продолжим завтра, сейчас иди спать, герой-любовник. Если я неправ, то хвала богам! Только порадуюсь.

Есть у окружающих меня людей одна привычка, что приводит меня в бешенство: очень уж им нравится сказать что-нибудь глубокомысленное и исчезнуть, оставив меня в раздумьях. Бесит!!!

* * *

– …очень плохое поведение, кадет Хаттори. И вы будете наказаны. Немедленно… – прошептала мне Наташа на ухо горячим, влажным шёпотом, от которого вдоль позвоночника засновали табуны мурашек, и, отстранившись, взялась за пуговицы на блузке. – Смотреть, но руками не трогать, всё ясно, кадет?!

Сглотнув образовавшийся в горле комок, я только потерянно кивнул, не спуская глаз с открывающегося мне завораживающего зрелища. Моя учительница нарочито медленно, смакуя каждую секунду действа, расстёгивала пуговицы своей тонкой, просвечивающей белой блузки. Поблёскивали стёкла её очков, густые русые волосы водопадом растекались по женственным плечам, девушка глубоко и тяжело дышала, от чего её грудь вздымалась и натягивала ткань, оставляя на ней рельефные узоры от её бюстгальтера.