Автоматная баллада - Андрей Уланов

Его снова скрутило, боль была такая, что, казалось, глаза сейчас из орбит вылезут и на стебельках повиснут. Как бывает у крабов… тех, здоровых, считай, метра два в обхвате панциря, красноватых тварей, от которых он бегал в прошлом году, что твой лось прыгал… и всё-таки заполучил одного из этих щёлкателей клешнями на ужин. Все конечности под панцирь не упрячешь, да и сама эта броняшка ихняя слаба оказалась на проверку — против бронебойных с пяти метров. А клешни у них были что надо, человека напополам не перерубит, но вот руку-ногу оттяпать запросто… зато мясо — нежное, вкусное… а-а-а-у-у-о-о-о, опять…

— Говори, где лекарства! Ну!

Рюкзак его зачем-то приволокла… вот дура, а… башка раскалывается, тело то в жар, то в холод бросает, пот холодный, липкий… но это всё мелочи. А главное — главное там, в пузе, в этом проклятом брюхе, которое словно взялись перемешивать раскалённым трезубцем. Мамочка, как же больно…

Говорят, что при ранении в живот боли не чувствуешь, вспомнил Шемяка. Вначале, пока через пару часов не начнёшь загибаться от перитонита. Ох, попадись мне сейчас тот умник, который эту чушь выдумал… я б этого гада его же собственными кишками накормил.

— Сергей!

Как же она меня достала…

— Я всё равно не дам тебе умереть, слышишь! — бешено прошептала она.

В последнем слове Айсман отчего-то расслышал «м» вместо «л» и потратил несколько секунд, пытаясь сообразить, что за странный зверь «мышь-с-шиш» и вообще при чём он к его, Сергея Шемяки, гипотетической погибели. Когда же он наконец понял, его опять перекорёжило — поначалу от смеха, но тело тут же среагировало очередным приступом боли.

— Не дам, не позволю! Хватит! Взяли тут привычку… помирать!

— Анна…

Шемяка не то чтобы стеснялся — просто его состояние и в самом деле не располагало к спокойному объяснению. Вот повыть — это да, это он бы с радостью.

— … пожалуйста… на пару часов… оставь меня здесь. Просто… уйди. Куда-нибудь… на верхние этажи… например…

«…сделай хоть раз то, — уже мысленно договорил Шемяка, — о чём тебя просят… ну что тебе стоит?»

— А ты тут концы отдавать будешь? Нет!

— Я… не умираю…

«Хотя временами начинает казаться — уж лучше б я умер, — подумал он. — Ой-ой-ой… да что ж это… пристрелите меня кто-нибудь, а?»

— Я… не умираю! — говорить стало легче, потому что его слегка отпустило. Немного, но всё же — теперь можно было сосредотачиваться не только на дыхании, но и уделить некую толику внимания произнесению связных звуков.

«Главное, чтобы она это предсмертным бредом не сочла, — подумал Айсман, — видок-то у меня вполне соответствующий, Рик и то лучше выглядел».

— Я не умираю! — в третий раз повторил он. — Это — не болезнь, вернее… не вирус или ещё чего. Просто… я траванулся…

— Отравился?!

— Да.

— Чем?!

— Не знаю… наверное, той змеёй. Не пошла гадина впрок…

— Так… противоядие у тебя есть?

— Какое … противоядие от питона!

— Но…

— Анна… — он закрыл глаза — на подходе был очередной приступ и нужно было сконцентрироваться на правильно-паровозном сопении. И-ха-и-ха-ха-у-у-у-у! Уф! Вроде отпустило. Да, со стороны это, должно быть, выглядит жуть как страшно… трагедия… та, что второй раз… в виде фарса! — Анна, послушай. У меня уже было такое… было не раз, понимаешь? Это не заразно, не смертельно… даже не очень страшно. Просто больно — и противно.

— Было не раз? — недоверчиво переспросила девушка.

— Да. Такое дело… дурацкое. Я, когда молодой был… ну, в смысле, ещё моложе… дурак-молокосос… жрал всякую дрянь… думал, что кишки лужёные, всё выдержат. И — посадил. Уже потом, когда деньги кой-какие завелись… подлечился у хорошего лекаря… почти до конца… но иногда… сожру чего-нибудь не то… и снова прибивает…

— Ты хочешь сказать, — выпрямившись, медленно процедила девушка, — что у тебя попросту живот прихватило?

— Да-а-а! — выдохнул Айсман.

— Ну ты и урод.

— Урод. Мутант. Но не виноватый я-я-я-а! Оно само… пришло!

Анна глядела на корчащегося следопыта примерно так же, как любитель рыбной ловли — на совершающего схожие телодвижения червяка.

— Тебе. Помочь. Надо?

— Надо. Уйти. Тебе. На пару часов. На верхние этажи. В любую квартиру!

— Хорошо. И… постарайся тут не засидеться!

Тонкая девичья натура не выдержала столкновения с грязью жизни, мысленно прокомментировал он. Цепляясь за спинку дивана, попытался встать — получилось только со второй попытки. Внизу, под ногами при этом что-то противно хрустнуло — звиняйте, бабушка… или женщина, или даже девушка — мне сейчас не до почтения к усопшим. Отдышался… стянул уже порядком замаранное — как-никак в сапожищах повалялся, да и остальная одежда не сильно чище — одеяло, сгрёб простыню и, придерживаясь за стену, побрёл искать заветную дверь.

Романтика, бормотал он себе под нос, дурь в головах. Знала б ты, девочка, сколько народу померло, скажем, от дизентерии… у-у-у, там цифра такая, что любой пулемёт от зависти ржавчиной покроется… й-у-у-у, и зачем я только взялся жрать эту змеюку, не хотел ведь. Из мстительности… определённо, не доводит мстительность до добра. Хотя, если подумать, всё закономерно, и то, что меня прихватило именно сейчас… дерьмо и смерть, они по жизни бок о бок идут. И если кто думает, что во второй может быть хоть что-то привлекательное — героическое там или просто благородное — значит, первого они мало нюхали и уж точно не жрали!

Швейцарец

— Знаешь, — задумчиво произнёс он, — до войны некоторые женщины этим способом неплохие деньги зарабатывали. Не в Союзе или Китае, разумеется, а на загнивавшем в дикости Западе.

— Каким?

— Тем самым, которым ты занималась последние несколько часов.

— Одевались и раздевались?

— Главным образом раздевались, — пояснил Швейцарец. — Перед мужчинами.

— Раздевались, а потом?

— А потом ничего.

— И что, за это платили деньги? — удивлённо спросила Тайна.

— Именно.

— Ох, — сокрушённо вздохнула девушка, — как же хорошо было до войны.

— На самом деле, — сказал Швейцарец, — я слышал, что и в наши дни кое-кто пытался заняться этим бизнесом, но, увы, не прижился экзотический цветок стриптиз на неблагодарной сибирской почве. Завял, захирел, зачах и сдох.

— Жа-алко.

— Что поделать. Экономическая обстановка не благоприятствует культурным изыскам. В смысле — народ если расстаётся с деньгами и прочими ценностями, то предпочитает получать взамен чего-нибудь осязаемое.

«А ещё вернее, — мысленно докончил он, — этот народ пользуется тем, что предложение многократно превышает спрос. Всё в точности, как и завещали нам товарищ Маркс вместе со своим лучшим другом Карлом. Даже сейчас, а уж в первые послевоенные годы любой мало-мальски зажиточный селянин мог запросто набрать себе гарем из эвакуированных городских красоток. Правда, когда началось лето и с юга хлынуло зверьё, простое и мутировавшее, всё оказалось не так уж и весело…