Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

Постоялые дворы: обычного среднего уровня и убогие. Сама природа города, подобного Риму, предполагала постоянное и значительное движение его населения. Столица метрополии всегда была переполнена приезжими. Наиболее высокопоставленные из них почти неизбежно находили приют в качестве «жильцов, снимающих комнату с пансионом» у владельцев частных квартир, поскольку больших гостиниц для мелкой аристократии и неаристократов практически не существовало; к тому же, как уже упоминалось ранее, всеобщий обычай обедать либо у себя дома, либо в качестве гостей у друзей и знакомых в значительной степени устранял необходимость в роскошных ресторанах. Но все приезжие не могли рассчитывать на гостеприимство аристократии; так что множество плебеев, вольноотпущенников или рабов после работы возвращались либо к полуденной трапезе, либо к обычному обеду в вечернее время. Кроме этого, имелось множество бродяг, нуждавшихся в подходящем местечке для выпивки и закуски. В результате в Риме всегда можно было найти постоялый двор и харчевню; хотя нельзя сказать, что все эти заведения содержались хотя бы в относительной чистоте.

На постоялом дворе (tabernae) обычно и принимали на постой приезжих, случайных посетителей. Поскольку въезд в город разрешался редко, почти все телеги должны были разгружать у ворот города, так что поблизости от них всегда имелась «россыпь» постоялых дворов, предназначенных прежде всего для размещения владельцев товаров и возниц.

Лишь некоторые из этих заведений были довольно больших размеров, большинство же намеренно делали небольшими. Возьмем, в качестве примера, постоялый двор «Геркулес» – совсем рядом с Капенскими воротами, где начиналась и уходила к Капуе via Appia. Его содержал некто Проксен, мужчина с мощными руками и ногами и вечно бегающими глазами, представлявшийся афинским греком, но на самом деле, похоже, появившийся на свет куда восточнее Афин. Его постоялый двор располагался бок о бок с такими же дворами его конкурентов, похожими один на другой, как горошины из одного стручка. В каждом из них был широкий вход, через который во двор могли въехать телеги; по обе стороны от этого прохода имелись комнаты, одна из которых предназначалась для размещения владельца груза, его возчиков и помощников, а другая – для приема пищи, распивания вина и времяпрепровождения. На стенах этих комнат были намалеваны довольно грубые фрески, изображавшие наряду с ларами (змеевидными гениями места) и богом Геркулесом также и сцены торговли вином, возможно, человека, переливающего вино из больших глиняных емкостей в еще большие, сделанные из того же материала, бочки. Позади этих комнат находились большой двор для телег, конюшня и водопой для лошадей. Рядом с этим хозяйством имелось три небольшие каморки для возниц, которые должны были спать неподалеку от своих лошадей; но значительная часть приезжих размещалась в небольших грязных секциях на втором этаже – над помещением для еды.

Система расчетов и гости дешевого постоялого двора. Прок-сен был таким же неопрятным вымогателем, как и большинство других содержателей постоялых дворов. Проксена ничуть не смущало, что его заведение называли «грязным», «пропахшим дымом», «кишащим паразитами» (или еще худшими словами), и от души смеялся, читая на стенах спального помещения строки, нацарапанные уехавшими путниками:

Но по крайней мере он мог сказать, что его обычные расценки на услуги и еду являлись вполне умеренными. Стандартный счет погонщику, выставленный Проксеном, выглядел так:

Бронзовый as был эквивалентен чуть более чем двум центам; так что общая сумма постоя, включая корм для мула, составляла около 14 центов более поздних дней. Но основной доход, однако, приносили не путешественники, а, скажем, мускулистый солдат, сменившийся со службы, который, стуча подбитыми гвоздями сандалиями, заходил на постоялый двор, сбрасывал свой военный плащ и приказывал: «Подай-ка, хозяин (copus), по-настоящему хорошего вина и поменьше горячей воды!» Если среди посетителей находились сходные по духу с ним люди, такой вояка мог стать затравкой загульного вечера, когда монеты текли рекой, а наутро солдат просыпался с больной головой и без единого сестерция в мошне.

Благородные завсегдатаи таверн. Иногда Проксен веселился в более достойном обществе. Определенного типа легкомысленные молодые аристократы порой находили удовольствие в том, чтобы «сделать обход» самых примитивных таверн; поэтому постоялый двор «Геркулес» довольно часто испытывал набеги посетителей этого весьма доходного типа. Когда Прок-сен видел входившего к нему Гнея Лоллия, двоюродного брата Грации и паршивую овцу в семействе, он старался побыстрее спровадить всех остальных посетителей и спешил навстречу гостю, именуя его не иначе как Dominus и Rex, – поскольку знал, что юный развратник и мот пришел сюда не иначе как насладиться «залом свободы» (aequa libertas). Он тут же прикажет хозяину заведения собрать всех в округе мошенников и негодяев и будет настаивать, чтобы все они пили с ним из одного кубка. Когда же все они наконец набьются в таверну, благородный Лоллий будет «пировать бок о бок с головорезами, матросами с барж, ворами, беглыми рабами, палачами и гробовщиками»[204].

Весь Рим в верноподданническом ликовании смеялся, прочитав стихотворное возражение, которое умнейший Адриан направил некоему Флору, написавшему стихотворение о том, что он «не хотел бы быть цезарем», поскольку последний всегда без дела шатался по самым отдаленным местам. Флор был известным завсегдатаем полуночных таверн, и император, не желая копировать Нерона и отправлять к этому повесе центуриона с требованием лишить себя жизни, в свою очередь отправил несколько стихотворных строк:

Респектабельные столовые. Однако не все люди работали погонщиками лошадей, искавшими пристанища, и далеко не все они были мошенниками, желавшими пьянствовать. Честные работяги, проведшие весь день в тяжелом труде, тоже должны были каждый день где-то обедать. Проще всего сделать так, если не смущала обстановка: можно было остановиться около одного из поваров, стоявших на улицах под открытым небом перед котлами, которые кипели в небольших очагах с горящими углями.