Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

Частная библиотека. Библиотека в доме Кальва была не очень велика, но превосходно обставлена. Вдоль большей части стен занимаемой ею комнаты протянулись длинные ряды ячеек, сделанные из искусно украшенного резьбой дерева, и в каждой такой ячейке помещалось несколько свитков – либо собрание произведений одного автора, либо подборка нескольких произведений по одному предмету. Ярко-красные буквы на болтающихся ярлыках, золоченые торцы деревянных цилиндров с навернутыми на них рулонами, приятный глазу желтый цвет папирусных свитков (если только их обрезы не окрашены также в красный цвет) придавали роскошный вид этому книжному собранию.

Поверх рядов ячеек со свитками в этой же комнате был установлен целый ряд искусно высеченных из мрамора или отлитых в бронзе бюстов почти всех знаменитых литературных деятелей Греции и Рима. Совсем недавно Кальв добавил в этот ряд прекрасный бронзовый бюст комедиографа Менандра. Изящные фрески на свободных поверхностях стен изображали знаменитые мифологические сюжеты; здесь же стояла и выполненная в полный рост статуя Минервы, покровительницы литературы, а на особой длинной полке были расставлены изящные серебряные миниатюры всех девяти муз. У одной из стен библиотеки стоял стол, на котором Гарпократ – истинно преданный Кальву и образованный вольноотпущенник-библиотекарь (librarius) – мог помогать своему патрону во всех его занятиях с книгами, раскатывать свитки для склеивания, пере-навивки и даже для переписывания. Неподалеку покоилась удобная лежанка для письма самого хозяина дома – если тому вздумалось бы сделать выписки из работ того или иного автора или самому создать некую литературную композицию.

Кальв, однако, не являлся не знающим меры ценителем художественных произведений и не пытался подражать такому богатому энтузиасту, как Силий Италик[190], собиравшему все виды редких изданий, наполнившему свой дом бессистемным собранием всех мыслимых авторов и «отмечавшему день рождения Вергилия более тщательно, чем свой собственный». В тот день, когда Гарпократ украсил бюст Софокла небольшим венком, например, было понятно, что отмечалась годовщина смерти автора великих трагедий.

Значительные общественные библиотеки Рима. Общественные библиотеки Рима существовали как крупные и полезные институты, хотя, возможно, лишь очень немногим было разрешено читать собранные в них сокровища мысли иначе, чем только внутри их громадных вместительных залов[191]. Старейшая общественная библиотека была основана Азинием Поллионом[192] (офицером Юлия Цезаря) и расположена на довольно удаленном от центра Рима Авентине. Цезарь, в свою очередь, создал проект двух громадных библиотек – Греческой и Латинской, однако не успел осуществить его при жизни. Август основал очень хорошую библиотеку в храме Аполлона на Палатине (сделав ее практически императорской), а его сестра Октавия создала другую. Существовала еще одна, четвертая общественная библиотека – в храме Мира, основанная Веспасианом. Но всех их затмевали Ульпианские библиотеки, созданные Траяном на его новом форуме. Эти громадные собрания греческих и латинских свитков делали Рим, безусловно, крупнейшим после Александрии центром литературных сокровищ во всем обитаемом мире.

Страсть к получению выгоды в Риме. Много уже было сказано о торговле в Риме и его богачах, но во времена цезарей никто, естественно, не анализировал их сферу деятельности. Невозможно, однако, ничего не сказать о внешней стороне их коммерческой активности, которая в столице империи проявлялась буквально повсюду.

Страсть к золоту, без сомнения, была сильна в Древнем Египте и Вавилоне, и уж совершенно определенно в древнем Тире и Карфагене, но никогда она не прорывалась и не была ощутима столь явно, как на Семи холмах. Стоило только войти в какой-нибудь вычурный вестибюль, как в глаза тут же попадались выложенные мозаикой на полу в качестве девиза «Salve Lucrum!» («Привет, прибыль!») или «Lucrum Gaudium!» («Прибыль – чистое наслаждение!»). От циничных поэтов из высшего общества, например от Ювенала, мы могли бы услышать: «Никакое божество не удостаивается таких почестей от нас, как Богатство; сколь жаль, о погибельные Деньги, что в вашу честь не воздвигнуто никакого храма! Мы еще не пришли к тому, чтобы воздвигнуть вам храм, о Деньги, как мы возвели храмы в честь Мира, Достоинства, Добродетели, Победы и Гармонии». И вновь звучали его слова: «Ни одна человеческая страсть не опустошила столько флаконов с ядом, не вложила столько кинжалов в руки убийц, сколько это сделала страсть к безмерному богатству!»

Его менее спокойный, но не менее циничный современник Марциал эхом вторил ему. Он советовал своему честному другу поскорее покинуть столицу; тот не смог преуспеть в ней, поскольку не являлся ни распутником, ни паразитом; не сыпал ложью направо и налево, как аукционист, не обхаживал старушек, вытягивая у них их собственность; не продавал «дым» («пустые слухи», другими словами, политические, игровые или коммерческие советы); не сумел и другими сомнительными путями заработать себе на жизнь. Марциал повествовал о презренных скупцах, которые по мере роста своих доходов позволяли себе носить еще более грязные тоги, чем прежде, надевали еще более убогие туники, или еще более грубое вино, а питались только одними гнилыми персиками.

Возможно, эти омерзительные создания были ничем не лучше других, которые сражались за богатство только для того, чтобы наслаждаться материальным тщеславием; которые «желали, чтобы их тосканские поместья наполнял звон кандалов их неисчислимых рабов, чтобы в них были расставлены сотни столов мавританского мрамора, чтобы их лежанки украшали подвески чистого золота, чтобы они могли пить только фалернское вино, охлажденное снегом с Альбанских гор, и только из хрустальных кубков, чтобы за их паланкинами шла всегда свита из клиентов и т. д. и т. п.». Хотя еще задолго до Марциала Гораций утверждал: «Все своды всех храмов Януса [один из множества богов латинян] преподают нам один и тот же урок, что старым, что молодым: “О, сограждане, сограждане, первое, к чему надо стремиться, – это деньги, а уж достоинство – это потом!”»