Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

НКВД: в 1918 году он «…на ряде учительских съездов в Приморье выступал против коммунистов… На учительском съезде в Хабаровске с револьвером в руке обещал победить большевиков»[1028]. К. И. Матюх писал, что большинство енисейских партизан были очень далеки от идей коммунизма, и добавлял: «…главком наш Кравченко, и тот неоднократно, как бы с упреком, говаривал мне, что все мы[,] коммунисты[,] – не более как фанатики»[1029]. Если судить по письмам будущего лидера партизан севера Западной Сибири П. И. Лопарёва, написанным во второй половине 1918 – первой половине 1919 года, в которых главное – заботы о развитии кооперации, то у их автора сложно выявить антиколчаковские или тем более пробольшевистские убеждения[1030].

Заметной стороной деятельности городского красного подполья оставался прямой криминал. И. В. Громов вспоминал, как вместе с коммунистом А. Кадыковым в начале 1919 года забрал, угрожая расправой, несколькими порциями свыше 50 тыс. рублей у владельца крупных магазинов и паровых мельниц в Змеиногорском уезде Трунилина[1031]. А как вспоминал А. А. Ширямов, в конце 1919 года, перед восстанием в Иркутске, Сибирский комитет РКП(б) затребовал «заимообразно» (кавычки Ширямова), угрожая «эксом», средства у кооперативных организаций, и те дали подполью около 1 млн рублей[1032].

В марте 1920 года П. Г. Канцелярский вспоминал, что на подпольной общесибирской конференции большевиков в 1919 году экспроприации «были признаны допустимыми, как и подделка денежных знаков»; фальшивые банкноты намеревался печатать Омский комитет[1033]. Иркутский комитет РКП(б) в связи с этим постановил: «Все[,] что… вредит врагу… то морально, необходимо, тактично», в том числе «эксы и фальсификация денег», диверсии, «единоличный и массовый террор» – как ответ на репрессии и одновременно средство «навести на врага панику» и пр.[1034] Весной 1919 года ограбление подпольщиками Благовещенска одного из артельщиков и купца Игнатова дало организации свыше 400 тыс. рублей, в том числе более половины золотом, что позволило быстро возродить разгромленное белыми подполье. Несколько «эксов» в подполье совершили и большевики Томска[1035]. Омские анархисты, связанные с большевиками, 1 июня 1919 года забрали до 400 тыс. рублей в конторе «Продпути», но на следующий день двое из них были задержаны после пьяного дебоша в трактире[1036].

Один из иркутских большевиков вспоминал: «Печатание колчаковских денег было легко сделать, потому что особой бумаги не нужно было, и наши товарищи, которые приехали из Сов[етского] Союза, это дело организовали. <…> И мы их распространяли для того, чтобы [дать] крен финансовому состоянию Колчака»[1037]. Особенно удачная финансовая диверсия была проведена в Амурской области, где напечатанные фальшивые миллионы рублей, фактически неотличимых от настоящих, дали Областному партизанскому штабу практически неограниченные финансовые ресурсы: работавший несколько месяцев станок выдавал в сутки до 25 тыс. двадцатипятирублевок. По мнению Ю. А. Тарасова, «такое огромное вливание ничем не обеспеченных денег окончательно обанкротило правящий режим и привело его к настоящей экономической катастрофе»[1038].

Спектр практикуемых злодейств был максимально широк. Младший брат того же П. Канцелярского, Кузьма, весной 1919 года участвовал в Красноярске в налете и зверском убийстве зажиточной семьи, которую вместе с детьми страшно пытали перед смертью, вымогая сведения о несуществовавших крупных ценностях. В апреле 1919 года, при аресте шайки этих уголовников, милиция обнаружила пароль и адрес конспиративной явки. На явочной квартире, оказавшейся дамским ателье, сыщики задержали мужчину, пытавшегося сжечь сверток бумаг. Он был опознан как омский большевик Э. Родэ, а бумаги оказались информацией о деятельности подполья в Сибири. Показательно, что в 1920 году К. Канцелярский работал начальником раймилиции в Барнауле, но был изгнан за незаконные конфискации и распределение награбленного среди подчиненных. Однако его быстро освободили из-под стражи под поручительство старшего брата – заведующего орготделом Алтайского губкома РКП(б), жаловавшегося, в частности, что из‐за этого ареста некому обрабатывать его огород[1039].

Как и в период первой русской революции, подпольщики, совершая теракты, не жалели случайных жертв. Описывая покушение на атамана Г. Семёнова (эсеры ранили его в ноги с помощью «страшного взрыва»), мемуарист по свежим следам заявлял: «Театр переполнен, народу – тьма, но зоркий глаз Васи видит, что если и будут лишние жертвы, то их не особенно и жаль: все это семёновские прихвостни и дамы-белогвардейки»[1040]. В. Е. Сержант, описывая подрыв поезда белых в Приморье, хладнокровно отмечал: «Один фугас взорвался под тендором паровоза, другой взорвался под… вагонеткой, заполненной ехавшими с белыми мирными жителями <…> в большинстве сочувствующими белым… Страшным взрывом 2,5 пуда динамита была она разорвана вдребезги, люди были разорваны в клочья…»[1041] Восточносибирский партизан вспоминал о своих сомнениях: «А что, если вместо воинского поезда, да попадет в крушение пассажирский? …Я невольно спросил у своего товарища. Ну и что же, революция не без жертв, нам не сообщают, какие у них и когда проходят поезда, мы-то тут причем, да и путных людей тут мало едет, пусть гибнут, со злобой ответил он…»[1042]

О нравах среди подпольщиков свидетельствует эпизод с противостоянием накануне Кольчугинского восстания инициатора выступления, активного провокатора П. К. Голикова и осторожного Д. И. Погребного. Заседание закончилось победой мнения Голикова, после чего Демьян Погребной сразу сбежал из Кольчугино в деревню, чем спас свою жизнь. Оказывается, согласно мемуарам З. К. Погребной, в ночь восстания в дом к Погребным явились вооруженные люди, посланные Голиковым с заданием убить Демьяна[1043].

Повстанческое движение осенью и зимой 1918 года не представляло большой угрозы для белых. Между тем планы большевистского подполья были весьма амбициозны. На 2‐й Сибирской подпольной конференции РКП(б), собравшейся 23 ноября 1918 года в Томске, было указано, что компартия «берет на себя руководство всеми восстаниями… даже стихийно возникшими в Сибири… чтобы придать стихийным восстаниям организованный, планомерный характер. Ни одно восстание не должно идти помимо руководства и вмешательства партии». Аналогичные решения были приняты в марте 1919 года 3‐й Сибирской подпольной конференцией РКП(б)[1044]. Однако сказать, что данные установки были воплощены в жизнь, означало бы вступить в противоречие не только с многочисленными фактами, но и с ранними оценками со стороны самих партийных руководителей.

В октябре 1918 года один из ведущих сибирских подпольных работников писал Я. М. Свердлову и И. В. Сталину: «К сожалению, восстания начинаются без нашего руководства. Поводы к ним – набор новобранцев, взыскания старых недоимок, ненависть к карательным отрядам и чехам…»[1045] В публикациях 1920‐х годов сообщалось, что восстание, возникшее в Енисейской губернии под руководством А. Д. Кравченко и П. Е. Щетинкина, которого политработники 5‐й армии именовали