Оцепенение - Камилла Гребе

– Смотрите, – начинает она, – Голубь и ягненок жили в гармонии, пока голубь не начал улетать все дальше.

Мы с Малин молчим.

Ханне сдвигает очки на кончик носа и смотрит на нас поверх очков

– Вы следите?

– Да, но… – недоумеваю я.

Она останавливает меня знаком и продолжает:

– Ягненок любил голубя, но голубь отказал ему. Тут написано:

– О’кей, – произносит Малин, но я вижу, что она ищет взглядом часы с кукушкой на стене.

– Потом с голубкой случилось несчастье, – продолжает Ханне. – Ягненок был в отчаянии и встретил льва, а лев убил голубку. Это описывается так:

Малин ерзает на стуле.

– Ягненок горевала, – продолжает Ханне, склонив голову набок. – Ягненок горевала, но лев принес ей нового голубя. Слушайте:

– Прости, – перебивает Малин, – не хочу показаться невежливой, но я не понимаю, к чему вы клоните.

– Погоди, – встреваю я и нагибаюсь вперед, почти касаясь свечи. – Почему ты сказала, что лев принес нового голубя ей. Откуда ты знаешь, что ягненок – это она?

Ханне широко улыбается. Тянется за блокнотом и открывает чистую страницу. Потом кладет так, чтобы нам было видно то, что она пишет.

– Ракель – это Рахиль из Ветхого Завета, если помните?

– Я не сильна в Библии, – ворчит Малин, пытаясь подавить зевок.

– Рахиль означает ягненка или овцу на иврите, – говорит Ханне и пишет на листе:

Ягненок = Ракель.

Малин пялится на нее с открытым ртом.

Ханне продолжает:

– А что Юнас значит на иврите?

Малин качает головой. На лице у нее написаны восхищение и страх.

– Юнас происходит от Ионы, что означает «голубка». Это тоже библейское имя.

Голубка = Юнас.

– Боже мой, – шепчу я. – Ты же не говоришь, что…

– Так автор описывает отношения Ракель с сыном, несчастный случай и его… смерть?

Шепот Малин едва различим.

– Голубя убил лев. Кто тогда лев? – спрашиваю я.

Ханне серьезно смотрит на меня. Улыбка пропала, глаза потемнели. Она пишет на бумаге:

Улле =

– Что будет, если немного поиграть буквами? Не дожидаясь ответа, она начинает писать:

Улле = Леу. – А Леу это…

– Лев, – завершаю я.

Ханне кивает и завершает цепочку

Улле = Леу = Лев.

Потом потягивается и осторожно откладывает ручку.

Малин поднимается и начинает ходить туда-сюда по комнате. Кулак правой руки ударяет о левую ладонь.

– Черт, – шипит она. – Черт. Почему мы раньше не догадались?

Мы с Ханне молчим.

– Прочитай последние строки, – прошу я Ханне.

Она тянется за листком и читает вслух:

– И как нам это понимать? – спрашиваю я.

Я летаю по темной пещере.

Наворачиваю круги в прохладном влажном воздухе. Сильные крылья несут меня вперед, но порой я сбиваюсь с пути и врезаюсь в стену. Тогда я ложусь на спинку и роняю голову набок. Отдыхаю, жду, пока мое птичье сердечко успокоится.

Разглядываю свое серое оперение. На крыльях и хвостике у меня черные метки, грудка – розового оттенка. Розовые лапки. Короткие и мощные.

Судя по всему, я голубь.

Columba palumbus.

Вяхирь.

Порой до меня доносятся обрывки человеческих голосов, проникающих в темную пещеру, как вода проникает сквозь трещины в скале.

Некоторые голоса я узнаю, даже понимаю, что они говорят.

Например, я слышал испуганный голос Ракель. Она сказала: «Что ты с ним сделал?» И потом: «Если хоть один волосок упадет с его головы, я… – И потом: – Позвоню в полицию, если ты сейчас же не уберешься из моего дома, понятно?»

Мужчина ответил что-то на сконском диалекте. Слов было не разобрать, но было слышно, что он очень-очень зол.

Голова тяжелая, я очень устал, но все равно задаюсь вопросом: она говорила с Улле? Он вернулся?

Но Голоса всегда затихают.

Истончаются, превращаются в пыль и осыпаются на мокрый пол пещеры.

Иногда загорается Свет.

Он яркий и резкий. От него больно глазам. Я жмурюсь, чтобы не ослепнуть. Свет хватает меня, сжимает, как отжимают мокрое полотенце. Клюв горит огнем.

Наконец я возвращаюсь обратно в Тело. Другое тело, с руками вместо крыльев.

Но это длится недолго. Я чувствую острую боль в ягодице, и секундой позже внутри разливается тепло.

И я снова падаю.

Падаю через пол, через землю, через скалу – в пещеру. Дрожу, нахохливаюсь, прячу клювик в перышках на груди.

В пещере неплохо.

Тут нет боли, нет голода, нет страха.

Тут все предсказуемо. Тут все подчиняется мерному ритму, какой бывает у волн или сердца. Через равные промежутки Темнота передает меня Свету, а тот передает меня Темноте.

До того, как…

До того, как…

Где-то над моей головой пещера меняет свой цвет. Черный уже не такой черный. Контуры становятся четче, воздух чище.