Оцепенение - Камилла Гребе

Раздается звонок, и Бьёрн судорожно отвечает на него.

Он ищет мой взгляд, и я одобрительно киваю и поднимаю палец в воздух.

– Алло, – почти пищит он в трубку.

Стина тоже смотрит на меня, улыбается и кивает, гордая за своего сына.

– О’кей, – продолжает Бьёрн.

И потом:

– Нет. Не совсем, но я подрабатывал в доме престарелых. Делал уборку. Но я не давал им лекарств или что-то в этом духе.

Он замолкает и несколько раз кивает.

– Девятнадцать. Через три месяца.

Потом молчит, и я мысленно молюсь, чтобы наш план удался.

– Дело в том, что я бросил школу, – произносит Бьёрн озабоченно, как я его учила. – Мне надоело учиться, я хотел работать. Не то чтобы я прогуливал… Я просто…

Он замолкает.

– Да, годится.

Записывает что-то на бумаге и кивает.

– Хорошо. До встречи.

Он кладет трубку.

Не успеваю я озвучить вопрос, как Бьёрн расплывается в улыбке, открывающей белоснежные зубы.

– Гавань в Стувшере послезавтра в одиннадцать! – с триумфом объявляет он и поднимает руку. Мы со Стиной по очереди бьем ладонью о его ладонь. С губ срывается вздох облегчения.

– Что она сказала? – шепчу я.

– Что хочет встретиться и поговорить. Что сложно найти хорошего человека, и что она надеется, что мы подойдем друг другу.

Стина смотрит на меня. Зеленые глаза сверкают.

– Я же сказала, что все будет хорошо, – улыбается она, демонстрируя пломбы в пожелтевших от никотина зубах.

– Спасибо, – со слезами на глазах благодарю я Стину и ее сына. – Спасибо, дорогие! Не знаю, как отплатить вам за добро.

Моя мама говорила, что время все лечит. Будто время это медсестра в накрахмаленном халате с белоснежными руками, подающая горячий бульон, а не старуха с косой, поджидающая, когда ты совершишь ошибку, которая будет стоить тебе жизни.

Или жизни твоих близких. Например, твоего ребенка.

Я пробую вино и улыбаюсь Афсанех и Мартину – ее университетскому приятелю.

Они смеются над чем-то, что только что сказал Мартин. Я не уловил смысла, но все равно изображаю улыбку, потому что не хочу выдавать свое мрачное настроение. Мысли мои заняты тем, что мы узнали от Ханне о ягненке, голубке и льве.

Лев – это Улле Берг.

Нужно найти его как можно скорее. Даже если стихотворения недостаточно для суда в качестве доказательства, у нас есть его ДНК. С его тюремным прошлым ДНК оказалось на теле одной из жертв явно не случайно.

Да я и не верю в случай.

Я смотрю на Мартина.

Он ровесник Афсанех. Бледное вытянутое лицо с непропорционально большим носом. Русые кудрявые волосы торчат во все стороны. С этой стрижкой он похож на пуделя.

Мартин смотрит на меня, ожидая, что я как-то прокомментирую сказанное им. Я спешу перевести разговор на другую тему, чтобы не выдать свою рассеянность.

– Афсанех говорит, что работа над научным трудом продвигается успешно, – говорю я.

Мартин улыбается и бросает быстрый взгляд на мою жену.

– Да, как я только что сказал. Защита в октябре, если все пойдет по плану. Но у моего профессора из института психологии как раз произошло смещение межпозвоночного диска, так что всего можно ожидать.

– Прости, – извиняюсь я. – Я отвлекся.

Мартин отмахивается:

– Все в порядке. Вам есть о чем подумать помимо моей пыльной докторской.

Возникает пауза. Я опускаю глаза и изучаю узоры на столе, вырезанные Надей весной. Помню, как сильно тогда на нее разозлился. Если она выздоровеет, я никогда больше не буду на нее злиться.

Только бы она поправилась. Только бы стала прежней.

Афсанех прокашливается:

– Я бы не назвала ее пыльной. Она хорошо описывает наше время.

– А о чем она? – спрашиваю я.

Мартин склоняет голову и запускает руку в волосы. Крупный нос блестит в свете люстры.

– О нарциссизме, точнее о том, как этот тип личности становится все популярнее.

– Все популярнее, правда? – удивляюсь я.

Мартин опирается локтями о стол.

– Да. Американские исследователи Твенге и Кэмпбелл выяснили, что нарциссические черты характера развиваются у населения быстрее, чем ожирение. Особенно это касается женщин.

Мартин подмигивает Афсанех и подливает вина.

– Другие исследования тоже подтверждают это наблюдения.

– Можно ли говорить об эпидемии? – спрашивает Афсанех и одним глотком опустошает свой бокал.

– Так и говорят, – продолжает Мартин, – это и есть эпидемия.

– Но почему? – спрашиваю я. – Почему мы становимся нарциссами?

Мартин криво улыбается.

– Общество изменилось. Социальные структуры разрушились. Минимальная ячейка общества больше не семья, а сам индивид. Добавьте к этому рост популярности социальных сетей. Один миллиард людей пользуется «Фейсбуком». Миллиард, понимаете? И другие соцсети растут как на дрожжах. Существует прямая зависимость между социальными сетями и нарциссическим поведением. Это клинически доказано. И в этом нет ничего удивительного, ведь социальные сети требуют от тебя безупречного фасада – гарантии максимального количества лайков, комментариев, подписчиков и что там еще бывает.

– Мы тоже обращаем на это внимание в нашем Проекте, – заявляет Афсанех, пытаясь подавить зевок.

– Но ведь люди всегда были зависимы от социального признания, – говорю я.

– Да, – соглашается Мартин, – но процесс поиска этого признания и принятия был естественным, без привлечения технических средств. А сегодня некоторые люди не выходят из дома. Они только делают фотографии в разных нарядах и выкладывают в Интернет. Все их друзья – виртуальные. Они словно срослись с технологией в одно целое.

Афсанех подливает себе вина. Движения у нее замедленные, неуклюжие. Бутылка громко стукается о стол, когда она ставит ее слишком близко к краю.

– Это как китайская свадьба, – фыркает она.

– Китайская свадьба? – спрашиваю я, пододвигая бутылку к середине стола.

– Да, я слышала доклад китайского профессора в Стокгольмском университете. Он говорил, что в Китае не принято устраивать большое празднество по случаю свадьбы. Вместо этого молодые идут к фотографу и устраивают фотосессию с кучей реквизита. Делают снимки с бокалами шампанского в руках, режут искусственный торт, целуются на фоне декораций и так далее. Потом альбом с этими снимками демонстрируют друзьям и родственникам. А в Японии можно снять напрокат гостей для свадьбы, чтобы на снимках было больше народу.