Три минуты до судного дня - Джо Наварро

— Охренеть, Наварро. Ну и сукин сын!

Новая информация сводила всех с ума, хотя далеко не все верили словам Рода — в определенных кругах сопротивление все еще было грандиозным. Однако все, что касалось командования ядерными силами, сообщалось в Объединенный комитет начальников штабов, поэтому теперь и они хотели знать, какого черта происходит.

Мы с Терри еще несколько раз встретились с Родом, пытаясь найти подтверждение его «воровству» и выяснить, действительно ли персонал центра управления помогал ему намеренно и были ли другие люди вовлечены в сговор. Тем временем Рич Лихт обратился к своим юридическим познаниям, чтобы найти способ убедить Рода выдать нам имена других подельников — созвав большое жюри, гарантировав ему «ограниченную неприкосновенность» или прибегнув к еще какому-нибудь правовому трюку.

Однажды утром он описал нам несколько схем, но я сказал: нет.

— Почему? — спросил он, немного рассердившись.

— Потому что, даже если это сработает, потребуется слишком много времени и деталей.

Следующей высказалась Терри Муди, которая по-прежнему помогала нам с делом, но уже не покидала офис.

— Род не станет называть имена, — заметила она. — Уверена, в какой-то степени он понимает, что отправится в тюрьму, но не хочет никого за собой тянуть, по крайней мере во время дачи показаний. Всякий раз, когда мы с Джо спрашиваем его о подельниках, он говорит о стиле их жизни — они баловались наркотиками, Клайд называл их игроками в покер-покер и все такое. Но он почти никогда не называет имен, если только речь не идет о давнишнем мелком нарушении вроде продажи купонов на топливо. Может, он неважно соображает, что такое хорошо и что такое плохо, но друзьям своим он предан.

— Муди права, — вставил Ризер. — Если бы Род хотел назвать других, он бы уже раскололся.

— И что? — нетерпеливо спросил я. — Мы топчемся на месте.

— И то, — ответил Марк, — что он нам ничего не скажет, но, может, ты применишь свое вуду и прочтешь все по языку его тела?

Рич подавил улыбку при мысли об этом. Марк, насколько я понимал, предложил воспользоваться языком тела, только чтобы скорее закончить встречу и успеть на хоккейный матч в половине пятого. Однако после окончания Полицейской академии Юты в 1975 году я не раз убеждался, что эти техники действительно работают. Если мог быть идеальный момент для их применения, то он наступил.

— Марк, — сказал я, — свяжись с военными. Сейчас же. Немедленно. Мне нужен список всех, кто работал в центре управления в период службы Рода в Восьмой пехотной дивизии в Бад-Кройцнахе, и список всех известных контактов Рамси.

— Джо, что ты собираешься делать? — спросила Муди. — Он никого не выдаст.

— Согласен, — ответил я. — Намеренно он на это не пойдет.

— И?

— Он выдаст их бессознательно.

С помощью военных и энциклопедиста Марка Ризера мы составили список из тридцати двух имен. Я взял стопку карточек размером три на пять дюймов и написал на каждой по имени — крупными буквами, чтобы было удобно читать. Перед ужином я предложил Роду сыграть со мной в игру.

Привычная схема оказалась нарушена — обычно мы сначала ели, потом говорили. Но я хотел, чтобы Род почувствовал себя не в своей тарелке, и рассчитывал, что его интеллектуальные способности облегчат мне работу.

— Что за игра? — спросил он по телефону, заранее радуясь этой идее.

— Поверь, тебе понравится.

Когда Род приехал на встречу, я уже поставил журнальный столик возле его места на диване, а свое крутящееся кресло подкатил к нему ближе обычного.

— Вот как это работает, — сказал я. — Я буду быстро показывать тебе карточки, а тебе нужно одним-двумя словами описать характер этого человека. Я о них немного знаю и просто хочу проверить твою память. Не задумывайся над ответами, называй первое, что приходит в голову: классный парень, козел, зануда, сноб, гопник — что угодно, но только одно-два слова. Описывай личные качества, а не участие. Понял?

— Понял, — ответил он. — Поехали.

Казалось, речь шла об игре в догонялки на школьном дворе.

Мне хотелось выиграть, но не из тщеславия. Я осторожно выбирал слова, помня, что Род всегда заменяет термином «участие» слово «шпионаж». Я сказал ему не думать об участии, но на самом деле, озвучив это, натолкнул его на верную мысль. Наш разум гораздо легче концентрируется на том, что ему запрещают, чем на том, что разрешают.

— Ладно, — сказал я. — Начнем.

Я показывал каждую карточку не больше секунды, только чтобы Род успел прочитать имя. Сидя в полуметре от него, я прекрасно видел его лицо — и особенно глаза.

Для Рода это была просто очередная игра: он проверял, насколько хороша его память, насколько точны его ассоциации, поэтому он думал главным образом о скорости. Но не я.

Я думал о первых гоминидах, которые 3,5 миллиона лет назад бродили по равнинам Африки. Когда наши предки замечали вдали опасность — льва или стаю гиен, что угодно, — их зрачки сужались. Мы и сегодня неосознанно реагируем на опасность таким образом, как и остальные млекопитающие.

Причина проста: чем меньше зрачок, тем четче наше зрение. Поэтому люди, которым для чтения нужны очки, при необходимости могут проколоть лист бумаги иголкой и смотреть сквозь получившееся отверстие. Попробуйте — и вы увидите все так же четко, как в очках. Фотографы прибегают к той же технике, чтобы повысить глубину резкости своих камер.

Однако большинство людей не знают, что опасность может быть написана на бумаге. Мозг пользуется ярлыками — эвристическими алгоритмами — и не проводит различий между самой вещью и ее образом, то есть словом, которое ее описывает.

Опасность есть опасность: даже если тревога окажется ложной, чем быстрее ты разберешься с проблемой, тем больше у тебя шансов выжить и передать свои гены. Если хоть одно из этих имен представляло опасность для Рода — потому что эти люди состояли с ним в сговоре, могли дать против него показания, что-то видели или каким-либо образом были связаны с его делами, — его зрачки должны были это выдать.

Глаза Рода никак не среагировали на тридцать имен из моей стопки. Похоже, он действительно знал всех перечисленных людей и давал им характеристики вроде «крутой парень», «тот еще дятел» и даже «тупой как пробка». Однако при взгляде на два имени — Джеффри Грегори и Джеффри Рондо — Род прищурился. Его расширенные зрачки сузились так, что я смог заметить изменение. Я даже не слушал, что он сказал об этих людях, — мне было достаточно этой реакции.

Вернувшись в Тампу, я попросил военных поднять дела Рондо и Грегори и прислать мне их фотографии. Через несколько дней в номере 316, где все это и началось, я вызвал Рода на бой.

— Думаешь, ты единственный нам помогаешь? — спросил я, выкладывая на стол фотографии Грегори и Рондо.

Род взглянул на фотографии, презрительно прищурился, прямо как Клинт Иствуд в спагетти-вестерне, а затем взорвался, словно пожарный рукав под максимальным давлением.