За родом род - Сергей Петрович Багров

что-то произойдет. Сквозь ощущение несвободы все чаще и чаще являлось ему на ум: «Нормальной жизни мне здесь не будет. Придется, видимо, уезжать…»

В воскресенье, под вечер, пошел на квартиру к начальнику лесопункта. Мякина он разглядел на крыльце. Ходил, видно, в лес и сейчас сидел на крылечном выступе рядом с плетеной корзиной, вынимая оттуда грибы.

Открыв завертыш калитки, Володя прошел по мосткам вдоль душно пахнущих флоксов. Поздоровался вежливым голосом человека, который зависим и вынужден был вести себя аккуратно.

Мякин бросил в кастрюлю очищенный гриб взял из корзины другой, прошелся ножичком по нему и замедленно повернулся. В черных его бровях, приподнявшихся строго и недовольно, была такая жесткая непреклонность, что Володя почти расхотел выкладывать просьбу.

— Можешь жаловаться, — сказал ему Мякин, — только я своего приказа не отменю.

— Я не за этим пришел.

— Да знаю, — Мякин презрительно улыбнулся, — хочешь, чтоб я тебя рассчитал.

— Хочу.

— В том-то и дело, что не могу. Тебе, как молодому специалисту, положено отработать три года.

Володя напомнил:

— Я же теперь у вас бывший специалист.

— Все равно не могу, покуда не разузнаю, как в таких случаях поступать.

Володя присел на корточки, раздраженно сорвал одуванчик, подул на него.

— А когда разузнаете? — тихо спросил.

— Я не спешу.

— Зато я тороплюсь.

— Торопись. Только выше меня все равно не вскочишь.

— Отчего такая ко мне нелюбовь?

Мякин положил гриб с ножичком на колено.

— Не хочу, чтобы снова мне мылили шею. Довольно! — Щеки его сердито побагровели. Вероятно, он вспомнил поездку в нарсуд. — Вы за моей спиной будете там грешить! А я замаливать ваши грехи? Увольте!

Успокоился Мякин сразу, как только взялся за гриб, соскребая с него травинки и листья. Раскова он как бы не замечал, точно Володя уже ушел и там, где стоял он, для Мякина было пустое пространство.

Странно стало Володе. С минуту, поди, он глядел на короткие пальцы начальника лесопункта, как те любовно и ласково обихаживали грибы. И вдруг дошло до него, что Мякин играет. Выражает игрой позицию сильного человека, у которого крепкие нервы. Позицию эту выработал затем, чтоб игнорировать каждого, к кому он питает неприязнь. Володя растерянно встал, повернулся, увидев весь двор, завершавшийся низким забором, воротами и калиткой.

— Ну, я пошел, — сказал, в надежде, что Мякин его остановит.

— А-а, — безразлично откликнулся Мякин, — валяй.

Ступив на мостки, Володя замедлил свой шаг, а потом затоптался и обернулся. Уходить, не узнав, как начнет он завтрашний день, было нельзя.

— С работой-то как? Куда я? — спросил.

— И чего мне с тобой? — Мякин как бы расстроился за Раскова. — Право, не знаю. Сам-то чего хоть решил?

Володя развел руками:

— Откуда я знаю.

— А я почему должен знать? — Брови у Мякина встали углом, выражая недовольство. Одновременно в широком его лице взыграла секретная радость. Радость матерого демагога, который, взяв над юношей верх, готов еще был его и унизить. — Прости уж меня, осторожного человека, но за тебя я нынче не поручусь. Так что сам и ищи.

— Где искать-то? — спросил Володя с такой безнадежной тоскою в голосе, что Мякин пошевелился, почувствовав, видно, что он наказал парня больше, чем собирался.

— Поди к Седунову, — назвал наконец бригадира. — Завтра он с мужиками едет в двадцать девятый квартал на вахту. Может, тебя и возьмет…

Бригадир малокомплексной Седунов, мужчина серьезный, высокого росту, с рябиново-красным лицом, заговорил с Расковым хотя и сочувственно, но угрюмо. Володя столкнулся с ним невдали от дома начальника лесопункта. Седунов с дерматиновой сумкой в руке возвращался, должно быть, из магазина.

— Ну куда я тебя? — сказал он Володе хриплым баском давно и помногу курящего человека. — Валить лес ты не можешь. На трактор тебя не посадишь. На сучки — неудобно. Стряпню готовить — сам не возьмешься.

Володя кивнул:

— Не возьмусь.

Седунов закурил. Глаза его тускло смотрели из-под нависших надбровий, и вообще все лицо было печальным, точно он совестился перед Володей оттого, что хотел бы помочь ему да не мог.

— Ты уж давай где-нибудь при поселке, — сказал напоследок, сжимая Володину руку. Сжимая, как младшему брату, которому нынче не повезло.

И еще один разговор был в этот день у Раскова — с техноруком Цыпилевым. Разговаривать с ним Володя не собирался. Да тот сам его подозвал, выставясь всем своим долгим телом под притолокой калитки. Голубые его глаза смотрели умильно, видя в Володе славного парня, который попал в худую историю, и он собирался ему пособить.

— Не грусти! — сказал технорук.

Володя нахмурился. Цыпилева он знал как верного Мякину человека, который во всем поддерживает его.

— С чего вы взяли, что я грущу?

— А чего ты такой?

— Ищу вот работу, — признался Володя, — да что-то не нахожу.

— А-а, — Цыпилев поднял руку, пытаясь погладить Раскова по голове. Да тот увернулся. — Приходи ко мне завтра! В контору! Устроим без всяких проволочек! — пообещал как о чем-то решенном. — Будешь работать на старом месте!

— А как же приказ? — изумился Володя.

— Новый напишем!

— Кто напишет?

Технорук подзамялся, сообразив, что взял на себя слишком много, сразу набычился на Володю и все же заверил:

— Иван Севастьянович! Он и напишет! Да ты не волнуйся. Я с ним об этом…

Дальше Володе было не о чем разговаривать с Цыпилевым. Не дослушав его, он повернулся и застучал ботинками по мосткам.

Вечером он сидел на крыльце. Просто так. Надоело валяться в комнате на кровати, вот и вышел проветриться на крыльцо.

Кругом сумеречно и тихо. Просинь небес приливала к земле воздушные реки. Не замеченные никем, они текли по