Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

труба, выбрасывая сизые кольца, медленно тающие в воздухе. Машину обступили, стали пожимать Семену руку, обнимать.

— Ну-ну, — желчно шептал Емельян, глядя на эту искреннюю радость. — Не зарано ли праздник празднуете?

Дождался Емельян ночи, прихватил загодя приготовленный ломик, сошел со двора. Крался, как тать, по теневым сторонам улиц, жался к плетням и заборам, кляня полную луну, выкатившуюся так некстати.

Емельян пробирался к бывшей пыжовской усадьбе, где стоял трактор. У него еще днем созрело решение «походить» возле него ломиком: много ли ему надо, чтоб угомонился!

Он проник на подворье через дыру в заборе, скрытую кустами сирени. Трактор был от него метрах в пятнадцати. Но на его сиденье Емельян увидел Егорку Пыжова. Хмелем и злобою напоенный рассудок толкал: подобраться сзади да хватить ломиком по голове, чтоб никаких свидетелей...

Емельян напрягся, готовый броситься на Егорку. В это время заскрипело сиденье — Егорка зашевелился, сполз с трактора, заходил вокруг него. Видимо, боролся с дремой.

— Ничего, умаешься, — беззвучно шептал Емельян, таясь в своем укрытии.

Егорка походил еще немного, присел возле трактора на колоду, поднял воротник пиджака.

Клонится Егоркина голова, безвольно падает на грудь. И то сказать, наморился за последние дни: от зари до зари возле трактора с дядей Семеном. Успели к посевной. Даже раньше все сделали. Да и сегодня хлопот было много, пока запустили, наконец, двигатель. А радости сколько! Сколько впечатлений! И нет уже сил у Егорки противиться тяжелой усталости. Угрелся в теплом пиджаке, а свежий, весенний воздух пьянит, кружит голову. Привалился Егорка к колесу, обнял спицу, вздрогнул, падая в глубокий колодезь, задышал ровно, размеренно.

Не видел Егорка, как от кустов отделилась черная тень, заскользила, прижимаясь к земле. Он видел широкое весеннее поле и слышал песнь жаворонка — звонкую, переливчатую, монотонный рокот трактора. Над горизонтом встает солнце — большое, яркое. Прямо к солнцу ведет Егорка трактор, а сзади пролегла борозда — прямая как стрела. На душе светло, радостно. Так легко никогда не дышалось. Его переполняет гордость. Еще бы — он первый на селе тракторист. Это ему поручили перепахать все межи, вести борозду туда, куда хватает взгляд. Но что это? На его пути стоит человек. Поднял сжатые кулаки, грозит. Сверкают на его плечах офицерские погоны, поскрипывает портупея, звенят кресты. Когда-то Егорка видел этого человека. Да-да. То было очень, очень давно. Он прискакал к ним на подворье. У виска глубокий шрам, глаза пустые, холодные. На рукаве — череп скалит зубы. «То ж батяня», — слышит Егорка голос матери. «С дороги! — кричит Егорка. — Подомну!» Человек пятится, не переставая грозить. Радиатор уже у его груди. Он отпрыгивает в сторону, хватает Егорку за плечо, норовит стащить с трактора. Егорка упирается, сильней сжимает баранку. Сейчас, сейчас он освободится от этих цепких рук.

— Ну и мастак спать, — говорит кто-то совсем рядом. — Что клещук впился в колесо — не оторвешь.

Егорка открыл глаза, увидел склонившегося дядьку Лаврентия, который тряс его за плечо. Потянулся, расправляя затекшие ноги, сказал:

— А я, дядя Лаврушка, пахал...

— Спал ты, сучий сын, — отозвался Лаврентий, закидывая ружье за плечо.

— Наладили?

— Так-то караулишь? — не слушая его, продолжал Лаврентий, — Хоть самого за ноги тащи.

— Не, — возразил Егорка. — Весь вечер караулил. Разве на какой миг задремал.

— Ну, ладно, ладно, — миролюбиво сказал Лаврентий. — Катись додому.

Егорка поднялся, коснулся рукой ствола берданки.

— Стреляет?

— А то как же!

— Ну-ка, спробуйте.

Лаврентий снял ружье с плеча, повел стволом в сторону кустов. Там что-то зашелестело, будто пробежал кто-то.

— Кобелина, мабуть, — прислушавшись, проговорил Лаврентий. Повернулся к Егорке. — Не сомневайся. Сделал, как надо. Да что ж без надобности палить? Наполохаєм зря людей серед ночи — спасибо не скажут...

А Емельян еле отдышался, свалившись на пороге своей хаты, вытирая со лба обильный пот. И надо же случиться такому. Совсем рядом был, у цели, а пришлось бежать. Едва не застукал Лаврентий на горячем. Да еще и напугал так, что до сих пор в коленках слабость. И лом кинул, и ноги еле унес. Как еще не вскрикнул! Оттого, наверное, что дыхало перехватило, когда тот дьявол ружье направил.

Нет, Емельян не думал смиряться. Сейчас не удалось, в другой раз свое сделает.

— Всю жизнь исковеркали, — зловеще шептал он. — Но ничего, ничего, и мой час придет...

31

Уже неделю назад начала полевые работы бригада Игната Шеховцова. На участках, отведенных под овес, валили репейник, татарник, выпалывали осот, полынь. Тут же сгребали бурьяны в большие копны и жгли. Костры дымили, пока подсыхали отволоженные стебли, а затем вдруг бросали к небу огромные языки пламени.

Вместе со всеми работал и Изот, решивший всерьез постигнуть мужицкую премудрость.

Так и прошел этот день. Лишь окончив работу, Изот почувствовал чертовскую усталость.

— Набил руки? — смеясь, спросил Тимофей.

— Руки что? — отозвался Изот. Посмотрел на них. — Руки обушком набиты. А вот спина, ноги — гудят, как после доброй упряжки в шахте.

И все же это была приятная, какая-то хмельная усталость.

В следующие дни по вспаханным участкам прошлись несколько раз боронами: распушивали комья, выгребали коренья, оставшиеся в земле. Делянки были готовы под посев, а Тимофей все еще выжидал, побаивался загубить семена — ночами еще крепко прихватывал морозец. Они и работали во второй половине дня, когда почва отходила, чтобы полегче было коням. Нет, рисковать он не имел права.

В ожидании минуло еще несколько дней. И, наконец, пришла пора. С вечера потянул «южак» — теплый и немного влажный. Он держался ВСЮ ночь. На рассвете Игнат постучался к Верзиловым, прошел к Тимофею. Совещались недолго.

— Собирай людей, — сказал Тимофей.

Игнат кинулся оповещать колхозников. Барабанил в окна, взволнованно выкрикивал: «Собирайся на сев!» — и бежал дальше от хаты к хате.

В поле выехали, погрузив на брички мешки с семенами. Быстро наладили сеялки. И снова ждали — возбужденные, нетерпеливые — пока развеется задержавшаяся с ночи парная сырость, пока немного пообсохнет земля и не будет налипать на сошники и колеса сеялок. А ветер усилился, изменил направление, будто хотел угодить хлеборобам. Теперь он дул с юго-востока, с Задонья и был суше, теплее.

Да, долго ждали колхозники этого дня. Защелкали батоги, послышалось радостное:

— Ну, милые, пошли!

И потянулись сеялки. В бороздки, прочерченные