Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

Даже Елене, которую ничего не связывало с высланными родственниками, стало неловко. Для нее семейный вечер был испорчен так же, как и для Тимофея.

...Совсем иначе расценила эту встречу Степанида, Она была весьма довольна собой.

30

Крутое зло кипело в душе Емельяна Косова. В колхоз ему не удалось пристроиться. Более того, отобрали нажитое, лишенцем сделали.

— Хорошо, что не выслали, — говорила Глафира. — Не дай бог дознаются про Гарбузова — в тартарары загонят.

— Меньше болтай, — предупредил ее Емельян. — Все напасти от длинных бабьих языков.

— Что я — дура?

— То-то, — примирительно отозвался Емельян. — Со всей компании лишь нас бог миловал, не допустил до высылки.

Да, было от чего скрипеть зубами. Из всего, что имел Емельян, только приусадебный участок остался — приравняли со всеми остальными. Каково Емельяну, если только и помышлял о том, чтоб всех обставить, если правдами, а больше неправдами в хозяева выбивался.

Первое время, оставшись без дружков своих сердечных, попритих Емельян, больше в хате отсиживался, как крот в норе. Все опасался, что, озлобившись, его выдадут дружки, которые вместе с ним Ильюшку порешили. Нет, обошлось. Потом смекнул: нечего бояться — сами вкачались в то «мокрое» дело, так что не с руки им доносить. Побаивался, что его тоже могут выслать вслед за другими. Но и этого не случилось. Раскулачили, забрали добро и забыли о нем. Тогда-то Емельян и пустил слушок, что вернут высланных. Кое-кто задумался, а Афоня Глазунов и вовсе сбежал. Видать, Михайло добре напугал.

Осмелел Емельян, стал на людях появляться. С Петром Ремезом ближе сошелся. Нет-нет, и встретятся за бутылкой. Выпьют, посидят, позлословят, и вроде легче становится.

Петру Емельян завидует. Вовремя он концы обрубил. Вне подозрений теперь у новой власти. Работает. И должность не то, чтобы видная — извозчик в сельпо, а к рукам кое-что прилипает. Такое время, а он домину гонит и не боится — грабарил, заработал на строительстве. Справка имеется.

Сетовал Емельян на свою долю, плакался, а подвыпив, лютостью наливался, грозил:

«Попомните Емельку! Еще не сказал он своего остатнего слова!»

Петро с легкой иронией смотрел на него — плюгавого, ершистого, будто успокаивал, а сам больше травил:

«Ладно уж тебе, не береди душу. Все равно ничего не сделаешь. Крепко они на ноги стали».

«А то еще поглядим! — бахвалился Емельян. — Вдвоем если взяться, — не будут успевать чухаться».

«Мне оно ни к чему, — сразу же возразил Петро. — В политику не вмешиваюсь».

Емельян возмутился:

«Обошел всех — ив кусты!?»

«А чего мне вперед пнуться? — невозмутимо продолжал Петро. — С меня власть ни гроша не вытряхнула. Опять-таки при деле — сам знаешь».

«Твое дело тоже допром попахивает, как через меру хапанешь», — напомнил Емельян.

«Как сказать, — озлился Петро. — Не пойманный — не вор».

«А как накроют?»

«Все меньше дадут, как за политику. Ты так разумеешь, а я иначе, — сказал Петро. — Всяк по-своему с ума сходит. Вот и занимайся, чем тебе угодно. Я того знать не знаю и ведать не ведаю».

«И за это низкий поклон, — все еще сердясь, с издевкой подковырнул Емельян. — Ловко ты с новой властью поладил».

«А мне все едино, какая власть».

Так и не смог Емельян. подбить Петра в сообщники. Хоть и одного поля ягоды, да вкус разный оказался.

Попытался Емельян поближе с Кондратом Юдиным сойтись. Вспомнил, как он на сходке в Тимошкины планы клинья вбивал. Пригласил Кондрата к себе, бутылку самогона выставил. Затеял разговор о том, о сем, прощупывая, можно ли на него положиться. А Кондрат выжрал самогон и говорит:

«Щось у тебе, Емельян, мачтаб не тот. Мы с Михайлом по этому самому колхозному вопросу не одну половинку кокнули».

Пришлось Емельяну еще выставлять. И снова Кондрат пил, хватал щербатым ртом воздух, как верховодка, выброшенная на берег, кривился, говорил:

«Скажи Глашке, хай чебреца трошки додает. Очень даже приятственно для вкусу. А то ще буркуна можно или полынку. Всю вонь сымает. Да-а. Токи не мяту. Упаси бог, мяту класть — форменные капли датского короля, что несмышленым приписывают у внутрь».

Емельян ему о деле, а он знай свое гнет:

«По части настою — то, брат, моя справжняя стихия».

Емельян ему про беды свои да злость неисходную, а Кондрат, пьяно икая, в ответ:

«Ме-е-ели, Емеля, твоя неделя, поскольку я зараз пролетари-и-ат».

Ни до чего не договорился Емельян, только угощал зря.

«Для первого разу ни-и-чего, — окончательно захмелев, бормотал Кондрат, — Еще вдругорядь потолкуем. Я на том колхозном вопросе с Ми-и-хайлом...»

Емельян бесцеремонно выпроводил гостя, досадуя, что позволил себя обвести.

«Вот тебе «вдругорядь», — поднес к его носу кукиш. — Иди, пока кобеля не натравил».

На том и окончились деловые разговоры с Кондратом. Понял Емельян — никому нельзя доверять. Если что и делать, так только самому. Он даже на колхозный двор стал похаживать. Мужики, они и есть мужики: чего не закурить, коли угощают. Емелька ли подносит, кто другой — какая разница? Лишь бы дармовой табачок потягивать — своему экономия.

Дымит Емельян с мужиками, а сам недобрым, завидющим глазом окрест поводит. Вот этот хлев, что на Маркеловом подворье, наладились было они с Михайлом поджечь, чтоб и скот погубить, и на Маркела натравить милицию. Не удалось. Игнат Шеховцов попутал все карты, так пальнул из двух стволов, что едва ноги унесли. Тогда Егорий Матвеевич и удумал подложить винтовки.

«Сгорит ли, нет, еще не ведомо, — сказал он, — К тому же, гадай, куда следствие поведет! А подметное письмо да оружие — дело верное. Не отвертится против таких улик».

С умом они все сделали. Сначала винтовки подложили, пробравшись к клуне огородами. Подождали, когда снежком запорошит следы, а тогда уже и письмецо направили. Что ни говори, башковитый был старик. Как сказал, так оно и случилось. Загремел Маркел. Еще раньше их загремел...

Вчера Емельян видел, как трактор опробовали после ремонта. Сбежались мужики отовсюду — радуются. Семена Акольцева поздравляют. А тот помощника хвоего — Егорку Пыжова — посадил рядом с собою на крыло и ну круги выписывать: то на малой скорости, то как скаженный кидается, только земля летит из-под шипов.

«Успел-таки наладить к посевной», — недовольно подумал Емельян.

А Семен остановил трактор, чтоб поработал на холостом ходу. Запыхкала, вздрагивая, выхлопная