Беглый огонь - Петр Катериничев

Мысль была одна: девочки вернулись с покупками, напитками и закусками. Это решало все проблемы: голода, одиночества и самоопределения во времени и пространстве.

Я наскоро вытерся, художественно задрапировался в простыню, мельком глянул в зеркало – по-патрициански просто и слегка царственно. Но при обозрении гордого анфаса не удержался от сокрушенного: где былая красота, где румянец яркий?.. Задекорироваться в марлю мне без посторонней помощи все равно не удастся, и хотя мужчину украшают шрамы, а вовсе не синяки и кровоподтеки, за неимением гербовой… Зато в остальном-то я совершенен, как статуя Октавиана Августа!

Бодро толканул дверь ногой и двинул на кухню, влекомый смешанным ароматом еврозавтрака. Вошел. Жизнеутверждающий оскал на побитом лице борца за идею застыл, как лещ в морозилке, превратившись в американскую циничную гримаску, означающую у янки улыбку: на меня смотрел зрачок маленького вороненого пистолета совершенно слоновьего калибра, в шпионском и прочем заинтересованном простонародье именуемого «спенсер». И зажат он был бестрепетной рукой железной леди. Сомнений в том, что порция свинца продырявит мне грудь при первом же неудачном движении, у меня не возникло. Шутки кончились.

– Вон туда, Рембо, за столик, к окошечку, – холодно-невозмутимым тоном, с капризной насмешливостью штатной стервы, произнесла дама с пистолетом. Спорить и препираться я не захотел.

Место было выбрано по уму: столик мраморный, тяжеленький, скорее всего и к полу вмертвую привер-нутый; расстояньице между столешницей и подоконником, куда я втиснул задницу, узенькое донельзя – ни вскочить, ни дернуться безнаказанно из этого угла нельзя.

Дама смотрела на мои манипуляции с усаживанием с нехорошим прищуром. Как только умостился, присела в торец стола, напротив, домашнюю «трехдюймовку» аккуратно положила рядом. Кажущаяся игрушкой немецкая штучка была вполне уместна и горазда сработать на совесть на таком расстоянии и при таком раскладе. Дама ничем не рисковала: стол длинный, ручонками не дотянуться. Такая вот беда: остался ты, Дронов, несвязанным повязанным волком. Грезы о девочках рассеялись, аки дым: такова жизнь, за все хорошее надо платить.

Впрочем, и сидевшая напротив дама отнюдь не выглядела дебелой затурканной домохозяйкой: ноги, за-тянутые в джинсы, были самой наипрестижнейшей длины; правильные черты лица, короткая стрижка, ухоженные руки, все «в цвет», стильно; если это и есть «мадам», то весьма еще импозантная и сексапильная; хотя годочков ей и немного, тридцатник с небольшим, вполне могла оказаться и замужем за крупным здешним бизнесменом или круторогим администратором. Но оставила квартирку – муженьку ли в его нелегких промыслах помогать, приручая нужных людишек, или – напротив, вольный приработок от мужа, опять же втихаря. А может быть, и – чистое хобби, как у вышедшего в осадок гарнизонного старшины, – ни дня без «строевой»! Многообразным могло оказаться назначение квартирки, вот только я сюда тоже не набивался в гости! Ну а дама с пистолетом держалась с холодной отчужденностью; может, трудное детство и суровая юность сделали ее такой букой? Или – подрабатывала в собственном бордельеро страшилой-вышибалой: садистские наклонности ныне у крутых в лютой моде! Как бы там ни было, верилось без дураков: эта способна шлепнуть меня без затей, причем не по зову серд-ца, а исключительно по велению разума.

– Кофейку бы, – протянул я искренне.

– Обойдешься, – отрезала металлическая леди и спросила совсем уж неразумно: – Ты кто?

«Конь в пальто!» – каков вопрос, таков и ответ. Похоже, в этом милом домике одни – привозят гостей в состоянии полного беспамятства, другие – пестуют и лечат, третьи – оказывают сексуальные услуги со всем старанием и усердием, к полному собственному удовольствию, четвертые – грубят и пужают пистолями. Возможно, есть и пятые, и шестые; чем занимаются эти при таком вот бригадном подряде, даже подумать противно.

– Умный, красивый, в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил, – продекламировал я оловянным пионерским голосом крылатую фразу из Карлсона. Звучать в переводе с общечеловеческого на интонационный должно было так: «А вот чихать я хотел, стерва, на тебя, на твою пушку, на твои вопросы и на твой внутренний мир по совокупности!» Следующий вопрос, если верить классике, должен был звучать так: «А когда бывает этот самый расцвет сил?»

– Ну уж и краси-ивый, – не удержавшись, хмыкнула дама.

Ее правда. Кто я с таким лицом? Незадачливый хроник, свалившийся с поезда под колеса броневика.

– Ты действительно хочешь кофе? – спросила мадам серьезно.

Я пригляделся: а не такая уж она и стерва.

– Угу. И гренку с беконом.

– Получишь. Как только завоюешь доверие. Не кормить же тебя под пистолетом.

– Золотые слова.

– Так кто ты такой?

– Олег.

– И все?

– Моей маме было достаточно.

– Вот что, Олег. Разговор в таком тоне у нас не пойдет.

– Да? – Я почувствовал прилив злости и уставился мадаме в красивые карие глаза единственным черным зрачком. Она опустила взгляд, произнесла нервически, неожиданно перейдя на «вы»:

– И прекратите так на меня смотреть.

А никто так на нее и не смотрел. Старинная игра в «гляделки» хороша только в романах или играх с полудурками, принявшими книжку «Аквариум» за Катехизис. Профи убивают безо всякой тренажерной терапии накануне. Женщина профи не была. Но шанс, что она может шмальнуть из миниатюрной шпокалки, – вполне реален: она знала, что именно я плескаюсь в душе, и ожидала на кухне именно меня. Без особых признаков беспокойства или раздражения. А потом усадила меня в положение «стойка раком» со всей вдумчивостью. Так чего я злюсь? А того. Ее поведение не подходит ни под какие шаблоны: то – суровая сука со стволом наперевес и счетно-вычислительным устройством вместо сердца, то – слегка мандражная сочувственная бабеха… «Ты действительно хочешь кофе?» Ага, и какао с чаем! Мля! Может, именно так и работают серьезные профессионалы, рядом с которыми я просто целка на выданье? Похоже на то, мать их перемать, очень по-хоже!

Извечный русский вопрос «что делать?» тоскливой занозой завис в извилинах. Ответ на него был еще народнее и непосредственнее: «Будет хлеб, будет и песня».

И тут, как в том анекдоте, Зоркий Сокол заметил… Ну да: у мадам все было на месте: и глаза, и стервозность, и бабья деликатность, вот только… предохранитель. Кто-то, видать, впопыхах демонстрировал ей сей убойный ствол, забыв уточнить, что предохранителей у «спенсера» два, и сколько бы барышня ни жала «собачку» с лучшими намерениями, страшенного выстрела, способного прокрутить в супостате дырку размером с кабанье рыло, не получится. А сама она не разобралась.

– Вот что, девушка. Ты допрежь времен волну не гони и не требухти попусту, – услышал я, как со стороны, свой авторитетно-глухой баритон, полный не-повторимого очарования от обилия великорусских идиом. – Кофейку мне налей, без нервов, тогда и посудачим ладком, – добавил я веско, а закончил уж совсем матеро: – Убивать я тебя пока не буду, но и ты воздержись. До выяснения.