Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

– Эй, моряк, – обратился ко мне обладатель осьминога, – не менжуйся, проходи… Твой старшина сказал, что ты чё-то такое умеешь, что здесь… такого вообще не видели… Проходи, меня Лёха зовут.

Он протянул в мою сторону свою большую руку, я подошёл, представился и пожал сильную, сухую ладонь. Сбоку от меня кто-то пушечно громко чихнул. Я вздрогнул всем телом, на миг зажмурился и выдернул ладонь из рукопожатия. Все засмеялись.

– Чё, задрочил тебя Котов? Зашугал? – спросил чихнувший.

– Откуда ты, моряк? – спросил Лёха.

– Из Кемерово, – ответил я.

– Земляк мой, – сказал Котов.

– Ага, земляка дрочить, всё равно что по родной земле ходить, – усмехнулся кто-то.

– Ну скажи, чё ты умеешь? – поинтересовался Лёха.

– Я занимался в студии пантомимы, – робко ответил я.

– Чем?

– Пантомимой.

– Пантонимой? Это ещё что такое? Не заразное? – И Лёха засмеялся. – Объясни, что это. Не дрейфь.

– Пантомима – это… – Я запнулся, совершенно не понимая, как можно объяснить такое тем людям, которые ждали ответа. – Это такой вид пластического искусства… Пантомима появилась во Франции в начале века…

– Погоди, – перебил меня Лёха, – не надо таких слов нам говорить. Мы тут уже давно служим… Одичали… Ты просто покажи, что это такое… Или спой… Или спляши… Это фокусы какие-то? Сделай фокус.

– Пантомима… – совсем растерялся я, – это надо показывать… И смотреть…

– Ну, давай! Скажи, чё нам-то делать? – по-настоящему заинтересованно спросил Лёха… – Братва, идите все сюда… Давай показывай.

Они все ушли за стол и сгрудились вокруг Лёхи, кто-то присел. Я отошёл к двери. Не помню, о чём я тогда думал и думал ли вообще.

У двери я выпрямился, закрыл глаза, несколько раз встряхнул руками и пошевелил пальцами, разминаясь. За закрытыми веками у меня пронеслась Татьяна, балетный зал, Валера, девчонки… Как же они были далеки. Как катастрофически давно они были для меня всего через три недели на острове Русский. Наша студия осознавалась мною как что-то столь уже давнее, как Франция начала века, как Декру, Жан-Луи Барро и как довоенный Париж.

Я постоял несколько секунд. Воцарилась тишина, в которой вдруг прозвучала гитарная струна.

– Да погоди ты, – сказал кто-то, – не бренчи.

Я подождал ещё пару секунд, открыл глаза, сделал шаг вперёд и упёрся ладонями в несуществующую стену, изобразил удивление и секунд десять-двадцать показывал, что ощупываю стену и не могу найти лазейку.

Все, кто стоял и сидел за столом, были не удивлены. Они офонарели. С ними произошло то же, что, наверное, происходило с туземцами, которым первооткрыватели показывали спички. Лёха и остальные какое-то время моргали, а потом стали хлопать своими жёсткими ладонями. Потом они восхищённо заговорили все разом.

– А ещё что-нибудь покажи, – по-детски улыбаясь, попросил Лёха.

Я, воодушевившись, показал, как тянуть канат. Показал шаг Марселя Марсо, показал выдёргиваемый из рук ветром зонтик. То есть весь свой скромный набор.

Парни были под впечатлением. Они определённо не ожидали такое увидеть у себя на складе.

– Садись, – сказал Лёха, – давай, давай!.. Ну показал так показал! Умеешь так умеешь! Ничего не скажешь! А где такому учат?

– Я занимался в студии пантомимы при институте, в котором… – начал я, освоившись и осмелев.

– Да ладно… Какая разница… Я просто так спросил, – перебил меня Лёха… – Мне-то оно зачем. Моя жизнь – крутить баранку, какой к бую институт. – Он засмеялся. – А ты не стесняйся… Курить будешь? Выпить не предлагаю. На службе пить нельзя… Можно только ветеранам.

Сказал он, схватил чайник и налил всем по стаканам и кружкам чего-то мутного.

– За талант! – провозгласил он тост.

– Буба, чё, мы за салагу пить будем? – спросил кто-то.

– Я предложил выпить за талант! За то, что пацанчик нам такое показал, чего я, например, никогда не видел. Понял? – ответил Лёха спокойно. – И если бы не наша доблестная служба, если бы не Военно-морской флот, то где бы мы эту панто… тьфу… увидели бы. Кто бы тебе такое у тебя в деревне показал?.. То-то же… За талант и за Военно-морской флот!

Все выпили.

– А ты поешь, – утерев губы, сказал Лёха. – Поешь, не дрейфь.

– Спасибо, – сказал я.

На столе был хлеб, открытые банки тушёнки, круглая варёная картошка в миске, несколько очищенных луковиц и груда печенья.

– Ну, бери, хули спасибо? – усмехнулся Лёха.

– Нет, я не голоден, – ответил я, очень сомневаясь.

Я, конечно, хотел взять и картофелину, и печенье, но что-то подсказывало мне, что делать этого не надо.

– Не голоден! – сказал парень с гитарой, захохотал и забренчал по струнам. – Во травит, салага… Кот, ты их совсем задрочил… Не голоден, говорит… – сказал он и неожиданно хрипло запел: «Он был мне больше, чем родня, он ел с ладони у меня».

– А чё ты делал на гражданке? – перекрикивая пение, спросил меня Лёха через стол.

– Учился в университете. Первый курс закончил.

– На кого учился?

– На филологическом.

– Ты опять? – усмехнулся Лёха. – По-человечески скажи.

– Учился… Изучал русский язык и литературу.

– А кем будешь?

– Когда закончу, буду, – я на секунду задумался и соврал для того, чтобы высказаться понятно, – учителем русского языка и литературы.

– Понятно, – сказал Лёха и пожал плечами. – Странно. – Он ненадолго задумался. – Ладно, иди спать. Спасибо! Ты прям удивил меня этой своей… – Лёха помахал над столом своими здоровенными растопыренными ладонями. – Ты мне понравился… Если кто-то прихватывать будет, говори, что Бубну скажешь… Бубен – это я. Но если меня так назовёшь, то я тебе сразу в бубен, понял?.. Шучу. Иди… Кот! – позвал он Котова, а тот с готовностью оглянулся и кивнул. – Кот, пусть идёт пацанчик, выведи его.

Лёха Бубен протянул мне руку, я её пожал. Никто на меня внимания уже не обращал, гремела гитара, звучала какая-то песня, и Котов вывел меня из комнаты.

Как только мы вышли со склада, Котов остановился, схватил меня сзади ладонью за шею.

– Послушай, артист, – прошипел он мне в ухо, – если будешь к Бубну тереться, если я тебя даже за кабельтов отсюда увижу, кадык вырву, понял?.. Бегом в роту! Мухой!..

Но с той ночи я заметил, что Котов не то что стал меня выделять, он стал стараться лишний раз мне не зуботычить, не останавливать на мне свой тяжёлый и ничего хорошего не сулящий взгляд, а порой даже не замечать.

Через пару дней после моего посещения склада, после ужина, когда мы строем шли от здания столовой и горланили песню, один из наших старшин поманил меня пальцем. Я к нему подбежал, и он приказал мне бегом бежать в третью роту потому, что там меня ждёт старшина Котов.