Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

И вдруг я вспомнил, как Татьяна, рассказывая нам о творчестве Марселя Марсо, описала его знаменитый, по её словам, номер, который назывался «В магазине масок». Она привела его в пример, чтобы объяснить, как важна в пантомиме не только пластика и гибкость, но и мимика, что необходимо не только владеть телом, но и лицом.

В том номере персонаж Марселя Марсо заходил в магазин и примерял разные маски. Маску удивления, восторга, страха, скуки, грусти и какие-то ещё. Последней он надел маску радости и смеха. Она ему больше всего нравилась, он ею наслаждался, но когда решил её снять, то обнаружил, что маска не снимается. Она приросла к лицу. И вот, Марсель Марсо играл человека, который хочет снять маску смеха, ему уже тяжело, он устал, ему уже плохо, но лицо его смеётся. В конце герой этой пантомимы умирал, не в силах снять с себя ненавистную маску. Умирал с фальшивой гримасой смеха на лице.

Я понял, что это именно то, что мне надо.

Никакой сценической одежды у меня не было, значит, мне нужно было выступать в форме, то есть в тёмно-синей голландке с воротником, в чёрных суконных брюках с ремнём и в ботинках. Бескозырку или шапку можно было на сцену не надевать.

Репетировать было негде и некогда. Репетировал я в голове. Продумывал каждое движение, жесты, мимику и мысленно повторял бессчётное количество раз.

В день концерта после утреннего построения меня вызвали в клуб. Я явился туда уже отутюженный и начищенный. Все участники концерта от Школы оружия уже были в сборе. Так мы и просидели до обеда, никто нами не занимался. Хотя суета творилась страшная. Мылись полы, развешивались плакаты, настраивались микрофоны. Я же сидел с закрытыми глазами и репетировал, репетировал, репетировал. Ничего важнее для меня тогда не было и ничего значительнее я в своей жизни ещё не совершал.

Потом нас отпустили на обед, а после вернули обратно. Вскоре явился замкомандира и отправил калмыцкого канатоходца в его роту, потому что не нашли нужного каната.

– Будет тебе грим, – увидев мой неотрывный взгляд, сказал замкомандира. – У артистов ансамбля песни и пляски возьмёшь. У них есть. Их скоро привезут.

Вскоре действительно в клуб втекла шумная толпа весёлых людей. Мужчин и женщин. Они были в гражданской одежде и тащили тяжёлые сумки, пакеты и какие-то кофры. Они сразу заполнили собой всё пространство.

Солисты ансамбля песни и пляски флота были опытными людьми, привыкшими к любым условиям, по ним это было сразу видно. Все они были мужиками и тётками лет около тридцати или немногим за тридцать. Толстые – певцы, худые и сухие – танцоры и танцовщицы. По их лицам и повадкам было ясно, что они бы выступили перед слепыми и глухими не задумываясь.

Женщины быстро закрыли на сцене занавес и стали там переодеваться. Мужики переодевались в зале.

Вскоре они все оделись в морскую форму, которая выглядела как настоящая, но была сшита из тонкой ткани. Женщины тоже оделись в морское, только с чёрными юбками до колен.

Между всеми бегал шустрый старший лейтенант со списком и всем старался что-то объяснить.

– А где ваши гири? – спросил он у здоровяков из кадровой команды, которые сидели и молча глазели на всё происходящее.

– У нас в спортзале, товарищ старший лейтенант, – сказал самый здоровый, не поднявшись с места.

– Давайте бегом за ними!

– Щас сбегаем… А скажите, товарищ старший лейтенант, как нам выступать? В какой форме одежды? – медленно проговорил здоровяк.

– Как всегда, так и выступайте, – желая как можно скорее бежать дальше, сказал шустрый офицер.

– Мы обычно здесь, для своих, по пояс голые выступаем.

– Ну и давайте!..

– Как же давайте? У нас же все плечи синие, в якорях… У него вообще русалка голая. А сегодня начальство из Владика приедет.

– Твою же мачту! – глубокомысленно сказал старший лейтенант и задумался… – А по форме?

– Форма в облипку ушита. По швам пойдёт… А можно в тельняшках, товарищ старший лейтенант?

– Можно! Только чистые наденьте, без дырок, – сказал офицер и побежал дальше.

– Обижаете! – сказал ему вслед здоровяк, и все пять силачей встали и пошли к выходу.

Никакого грима мне никто не собирался давать. А он в реализации моего замысла был необходим. Так что я сам пошёл его добывать.

Везде на сцене и в первом ряду сидели танцовщицы и красили лица, расположившись и пристроив зеркальца так ловко, что, наверное, они могли бы устроиться везде, как полярники или альпинисты, умеющие организовать ночлег хоть на айсберге, хоть на отвесной скале.

Я подошёл к одной и вежливо спросил, нет ли у неё грима, та молча отмахнулась, вторая даже этого не сделала, а у третьей я увидел знакомую тонкую, длинную чёрную коробочку грима. Я направлялся к ней и самым вежливым образом попросил её поделиться со мной гримом. Она оторвалась от зеркальца и уставилась на меня, моргая одним накрашенным, а другим ненакрашенным глазами.

– Тебе зачем, морячок? – спросила она неожиданно хриплым голосом.

– Я тоже выступаю в концерте с пантомимой, – ответил я.

– С пантомимой? – восхищённо переспросила она.

– Да.

– Профессионал?

– Да, – не задумываясь, ответил я.

– Откуда же ты тут взялся?! Надо же!.. А каким номером? Я хочу посмотреть!.. Как здорово!

– Я ещё не знаю.

– Да. Тут флотский бардак, как всегда… Бери грим, конечно! Салфетки бери… Тебе помочь?

– Помогите, а то я давненько уже…

Мы сидели у одного зеркальца. Я покрывал белыми мазками лицо, она, рядом, докрашивала второй глаз. Какое счастье было вдыхать запах грима, похожий на запах бабушкиной пудреницы. Красный рот я тоже сам смог нарисовать.

Танцовщица успела мне рассказать, что она училась в хореографическом в Киеве, но рано вышла замуж за курсанта-моряка Киевского высшего политического училища, а его распределили на Тихий океан. Что они тут служат около шести лет. Она уже побывала везде от Владивостока до Камчатки и два раза ходила в дальний поход. В Африку и во Вьетнам. Она где только не плясала: на кораблях, в цехах, на открытом воздухе зимой и летом, в чистом поле, на открытом кузове грузовика и однажды на дне бассейна, из которого спустили воду.

– Очень интересно ездить, но надо с этим заканчивать, мне уже двадцать пять… А ты где пантомиме учился?

– В институте, – ответил я, всё прокручивая и прокручивая в голове своё выступление.

– Очень интересно! Я обязательно посмотрю. Хотя бы из-за кулис. Я обожаю пантомиму… Пойдём покурим, пока можно.

Я отказался, а она сходила и вернулась покашливая.

Глаза нарисовать, как надо, чёрным помогла мне она, и я посмотрел в зеркало. То, что я увидел, было очень странное зрелище. Настоящая морская форма, стриженая голова и классическая маска мима с колючими глазами.