Трон Знания. Книга 5 - Такаббир Эль Кебади

Братья хранили обет безбрачия до двадцати пяти лет. Потом некоторые переходили в касту праведных поселенцев и обзаводились семьями. Остальные продолжали нести службу, надеясь попасть в касту Избранных. Чёрная повязка на рукаве плаща таила в себе массу возможностей: сочинять для Праведного Отца проповеди, посвящать в таинство Братства новичков, судить, наказывать, заботиться о Праведных Сёстрах.

Братья забрали Сиблу, когда ему исполнилось десять. До этого он жил с матерью в пригороде Аврааса, в тихом селении Гнездовье. Мать говорила, что его отец – ангел, и Сибла этим гордился. А ещё мать говорила, что она падшая, и Сибла думал, что падшие – это женщины с детьми, оставленные божьими посланниками на волю Бога. В Гнездовье почти у всех детишек отцами были ангелы, а матери были падшими.

Когда на башне звонил колокол, мать давала Сибле корзинку с едой и закрывала его в комнатке, где он сидел до позднего вечера, а иногда до утра. В их доме было четыре комнаты: две крохотные спальни, кухня и чуланчик. Повзрослев, Сибла понял: если бы не крысы, с которыми мама никак не могла справиться, он ютился бы в чулане.

Сибла боялся темноты, плакал, стучал в двери. Постучал бы в окно, но не мог до него дотянуться. Мама купила ему щенка и запирала их вдвоём.

Сибла подрос. Собачка, к огромной радости, осталась такой же маленькой и сумела избежать цепи и будки. Пушистый комок, как и прежде, скрашивал одиночество и разгонял детские страхи звонким лаем. А Сибла теперь видел из окна ангелов – стройных высоких мужчин, – вышагивающих по улице. Гадал, кто из них его отец, и удивлялся: как им удалось затолкать крылья в рукава белых плащей?

Если во двор заходили два или три божьих посланника, то Сибла уже знал, что его выпустят из комнаты поздно вечером. Если к крыльцу их дома шло много ангелов – мама не приходила поцеловать Сиблу перед сном, и ключ в замке двери проворачивался утром.

Сидя взаперти, он показывал собачке картинки из Святого Писания, ел, пил, нужду справлял в ведёрко, установленное в углу за занавеской. Ночью все звуки исчезали, кроме одного: скрипа панцирной сетки. Сибла тоже любил прыгать на маминой кровати. Поглаживая собачку, слушал скрип и улыбался, представляя, как маме сейчас весело.

После таких ночей она лежала целый день. Сибла думал, что её укачало, его тоже укачивало на качели. Только Сиблу после качелей рвало, а мама тихонько стонала.

Наконец ангелы перестали навещать их. Звонил колокол, мама загоняла Сиблу домой, запирала двери, готовила ужин. Весь вечер они играли с собачкой и засыпали в обнимку на маминой кровати. А утром находили на крыльце коробку с продуктами, иногда в ней лежал кошелёк с деньгами. У мамы вырос живот, а потом у неё вдруг появилась дочка…

Когда ангелы пришли за Сиблой, мама плакала, собачка, закрытая в чулане, скулила, а сестра сидела на подушке, прижимая к себе тряпичную куклу, и не знала, что ей делать: плакать или скулить.

За шесть лет, проведённых в приюте для праведных мальчиков, Сибла забыл мать и сестру. Он сам запечатал память, когда узнал, что женщины – порождение ада, ибо только сатана мог сделать женское тело непристойно соблазнительным. На стене общей спальни было написано: «Раздвигая ноги, женщина завладевает вашим рассудком, а вашу душу дарит сатане».

В шестнадцать лет Сибла вступил в Праведное Братство, в двадцать стал надзирателем в катакомбах, а в двадцать два его назначили старшим смотрителем чистилища. В двадцать пять он пополнил бы ряды Избранных, если бы Праведный Отец не отправил в подземный монастырь моруну.

Чем она взяла Сиблу? Да ничем. Она открыла его память рассказом о задушенной собаке. Воспоминания нахлынули не сразу. Сначала появилась на душе тяжесть, затем при вое волка защемило сердце, потом в плаче грешницы в одной из комнат чистилища почудился знакомый плач. И вдруг приснилась мама. Пепельные волосы и дымчатые глаза, совсем как у него. Мягкие пальцы на его щеке. Тихий голос: «Не бойся, сынок, я рядом…»

Признание Праведного Отца в грехах низверглось на Братьев водопадом, придавило, расплющило. Сибла долго не мог прийти в себя. Вытаскивал из сумки белый плащ и утыкался в него лицом. Ну как же так? Мы же ангелы…

Гнездовье опустело. Сибла не знал, где искать мать и сестру. Он не помнил их имён и сомневался, что имена были. Ковырялся в памяти, но в голове звучало: «Доченька. Иди к сестрёнке. Слушайся братишку. Обними маму. Спи, сынок». Сынок, сынок… Наверное, Сибла сам придумал себе имя.

Год скитаний в поиске цели, смысла, сути, слова, хоть чего-то, ради чего стоиложить, привёл его в замок правителя. Но человек, который поддержал бы инаправил, уехал в Ракшаду. Ещё год скитаний забросил Сиблу в Рашор. Вырвавшись на волю, он пообещал себе не возвращаться в ад. Но пути божьинеисповедимы. И вот Сибла снова в Рашоре. Замер, застыл, не понимая, как уничтожить сатанинское отребье. Явиться ангелом-воином, и тебя затопчут, разорвут. Притвориться частью ада – но что делать с душой, выкованной Праведной верой? Грехи Праведного Отца – грехи не веры, а вероотступника. Праведная вера чиста как божья слеза.

Проповеди, нацеленные на подонков, читал Людвин. У него был неплохой голос, ноне было взгляда, способного заманить и удержать людей в доме молитвы. Слушатели иногда уходили посреди службы, и редко кто приходил ещё раз.

Братья, чей взгляд мог загипнотизировать, не хотели произносить ту чушь, чтописал Людвин, и выступали в роли исповедников. К ним шли старики; обмусоливали давнишние обиды, жаловались на детей и внуков, кляли правителя за маленькое пособие по старости, однако никто не говорил о преступлениях, будтоРашор обычный город, и жители обычные люди, и семейные перебранки на кухне – это самое страшное, что здесь происходит.

Сибла ненавидел этот город. Ночью, опуская голову на подушку, задавался вопросом: что удерживает его в Рашоре? Малика. Кто она ему? Никто. Почему никто распоряжается его жизнью? И не находил ответа. Может, Праведный Отец был прав, и моруны действительно ведьмы?

Приходило утро, Сибла открывал двери дома молитвы и с высокого крыльцаулыбался горожанам, столпившимся за резной оградой. А людей интересоваливолки в вольерах. Заметив Сиблу, толпа разбредалась. Оставались несколькостариков, желающих подремать под голос Людвина. Сектанты часами просиживалив подвале особняка, пытаясь придумать, как выявить главаря бандитской группировки.

Наконец Сибла понял, что держит его в аду – Братья. Он не может сбежать один ипрослыть трусом и предателем. Сектанты должны сами поднять вопрос о побеге. Внутренний голос нашёптывал: не торопись, и Бог поможет. Бог не обращаетвнимания на дураков, а здесь, в центре преисподней, очутились вовсе не дураки. Здесь свет Его очей, здесь божьи искры. Бог любит тех, кто любит Его.

После вечерней службы Братья делились на группы и отправлялись на прогулку погороду, чтобы потом на карте отметить злачные места и подозрительные дома. Людвин и Сибла в это время планировали расходы на следующий день. Пожертвований не наблюдалось. Деньги таяли. Волки голодали.

Людвин предложил пройтись по ресторанам и договориться о покупке пищевых отходов. Сибла сначала воспротивился: волкам надо мясо, пусть даже урезанная пайка. А потом согласился, прикинув, что поддельные документы Братьямобойдутся в кругленькую сумму, и экономия как раз кстати.