Новый год по новому стилю - Ольга Горышина

— Руки мыть и за стол.

— Мыть нечем. Горячая вода дефицит. У вас водогрей погас. Еще утром, похоже… Я за спичками каминными пришел. Выдай.

Елена протянула Грише большой коробок.

— Заодно сауну включи.

— Кому?

— А ты догадайся…

— А что, кто-то простужен? Я, что ли? — все хлопал он глазами. — Я про горло пошутил. Я могу для тебя сыграть.

— Да, Гриша… — тяжело выдохнула Елена и постучала по его лохматой голове. — Ты не поумнел. Я зря надеялась…

— Слушай, можно без намеков? Я тупой и никогда это не скрывал. У меня и справка от врача есть о сотрясении мозга…

Он улыбался — и я не сводила с него глаз. Нет, зубы все на месте, на своем, пусть и не настоящие, но Гриша настоящий и теперь еще более чем…

— Для вас с Лизой сауна. Я уложу Любу вместе с мальчишками. Может, ты, конечно, хочешь весь вечер просидеть с отцом? Я не знаю…

— Нет, я лучше в баню…

— Дошло наконец, жираф ты мой ненаглядный.

И она вдруг притянула Гришу к себе, и он не сопротивлялся и не обнял, а сам прижался к пышной груди мачехи. И я вдруг представила его напуганным двенадцатилетним мальчиком, вырванным из дедовской семьи. Наверное, были моменты, когда он вот так же прижимался к Елене Владимировне… Но молодая мачеха не сумела удержать его в своих объятиях.

Обед или уже почти ужин — за стол мы сели в пятом часу, хотя позвали всех еще в половину четвертого — прошел в чопорной английской атмосфере: вежливость и ничего, кроме вежливости, и я бы не удивилась, заговори мальчишки по-английски, но они в основном молчали, только изредка поглядывали в мою сторону. Туда же косился и хозяин дачи.

— Кто со мной играть в пинг-понг? — Гриша подорвался из-за стола первым.

Слова старшего брата подействовали на мальчишек командой «марш», и они лишь чудом не перевернули английский фарфор.

— Назад! — так орут обычно сорвавшимся с цепи… собакам. Но иначе бы мать не услышал никто. — Каждый тарелку в зубы и на кухню. У нас нет тут прислуги!

А там есть? То есть в городе? Или ограничиваются приходящей уборщицей?

Да какое мне дело… Вот никакого! В доме нет стерильной чистоты. К счастью, хоть один пунктик тут отсутствует. Это только в кухне пол блестел. Наверное, его заляпали во время готовки.

— Ты все?

Я не успела даже ответить, так ловко большой мальчик забрал у меня из-под носа тарелку, а следом и у Любы.

— Тогда и мою захвати, раз такой заботливый, — и Елена тоже протянула Грише пустую тарелку.

Отец тут же ушёл в кухню со своей. Сказал ли он что-то старшему сыну или нет, мы не слышали. Виски не пили, трубку мира не раскуривали — наверное, берегли на вечер. Как и ссору, очередную, хотя я очень надеялась, что на этот раз меня пронесёт…

После обеда мне дали передышку, разрешив остаться в комнате с замком. Кто в этом доме дракон? Кажется, тут все семейство взрывоопасное.

— Лиза, Люба ест запеканку или мне сырники сделать?

Видимо, Елена Владимировна, как и я, спасала творог. Говорить, что мы его уже ели с утра, невежливо.

— Лучше запеканку.

Не надо напрягать хозяйку еще больше. Да и Люба не скажет, что сырники были с утра. С утра ещё были улыбки, а здесь — вымученное праздничное настроение, хотя снизу все же доносились радостные вопли мальчишек: Лешка с Пашкой приезд старшего брата приняли на ура. Я глушила непроизвольную обиду на свое заточение мыслью, что сиди Гриша подле меня, это явно вылилось бы в недовольство со стороны хозяина дома. А сейчас у него не было возможности поругаться со старшим сыном, потому что того взяли в плен младшие сыновья.

Я не могла помочь Елене на кухне, потому что Люба, как настоящая принцесса, отказалась принимать участие в спортивных играх, и я не могла оставить ее одну.

— Я ее быстро перевоспитаю, — заявил Гриша мимоходом, желая, видимо, чтобы эта фраза каленым железом выжглась на моем сердце. Он по-прежнему считает, что мое воспитание однобоко, и Любе действительно не хватает рядом папы. Его право… Он это место застолбил.

Да, наверное… Люба слишком девочка. Для него… Он, видимо, не знает, что не все женщины в детстве были сорви-голова… Я не была или просто не помню разодранных колготок и коленок.

— Лиза, Люба умеет читать?

Я чуть не подпрыгнула от вопроса. Не знаю, что меня взбудоражило больше: низкий голос Антона Сергеевича или неожиданность его появления на пороге игровой комнаты. Или все же сам вопрос?

— Умеет…

Это тоже проверка моей состоятельности, как матери?

— Я с ней тогда почитаю, а ты иди на кухню к Лене.

Это меня освобождают, хотя я и не устала? Или все же Ленку? Или пытаются проявить заботу о девочке? Но грубо, по-директорски. Марш на кухню!

— Люба, ты хочешь почитать… — Мне пришлось поднять голову. Она сама поднялась, хотя я и не собиралась искать ответ на лице Антона Сергеевича. Да и какой ответ я могла найти в глазах, спрятанных за очками, в стеклах которых играли блики от ламп, которыми был усыпан потолок. — С Гришиным папой.

Секунда замешательства. С обеих сторон. Или даже с трех…

— Меня можно называть дедушкой…

— У меня уже есть два дедушки, — отозвался ребёнок растерянно, но все же раньше обалдевшей мамы.

Но Антон Сергеевич не растерялся:

— Буду третьим. Пошли!

И протянул руку. И Люба взяла ее, но не так свободно, как с Гришей. Заодно с опаской покосившись на меня. Но я кивнула — за эту неделю я по собственной воле зашла слишком далеко в отношениях с совершенно чужим мужчиной. За спиной горят мосты. Остается только идти вперёд. И чем быстрее я войду в новую жизнь, тем всем будет спокойнее. Всем, но не факт, что мне. Мне будет труднее всех. Хотя моя история даже близко не стояла с тем, что выпало на долю Вербовых. Нам ли, Любаша, быть в печали…

— Извини, что так грубо, — этими словами встретила меня Елена, и я поняла, что помогать ей ни в чем не надо. — Антон без дела слонялся.

— Люба любит книжки, — ответила я совсем тихо.

— Вот и хорошо. Хочешь чаю?

Я мотнула головой. Мне хотелось уйти. Уехать в Пушкин… Как-то неспокойно прошло знакомство с будущей семьей. Будущей… Я села на стул, потому что положение было действительно хоть стой, хоть падай. Неделя… Это, конечно, не пять новогодних минут, но не намного больше.

О чем мне говорить с этой женщиной? Я и с ее пасынком не особо говорила. Больше целовалась. Вот и доцеловалась…

Елена Владимировна смотрела на меня дружелюбно, хотя и решила заполнить на меня анкету, от любимого цвета до любимого эстрадного исполнителя. Шутка. Она расспрашивала меня про семью. Настоящую. Ту, в которой я жила достаточно счастливо до своего решительного желания уехать покорять Питер. Рассказывать было особо нечего. Обычная семья: мама, папа, сестра и ее семья. И, честное слово, впервые я радовалась, что мне нечего рассказать. У меня обычная, то есть нормальная, семья.