Новый год по новому стилю - Ольга Горышина

— Моя королева еще жива?

Гриша не подошёл с поцелуем, за что я была ему безумно благодарна. Мне хватило его взгляда, который читала не я одна, но и Елена Владимировна.

— Где твоя гитара? — решил отвлечь внимание мачехи коварный пасынок.

И только она ушла с кухни, вцепился в меня обеими руками.

— Впервые мне очень хочется, чтобы в этом доме меня быстрее послали в баню, — уложился он с речью в долю секунды, чтобы в следующую поставить жирную точку поцелуем. Или многоточие.

Я косилась на арку в страхе быть пойманной с поличным. Ну да, я украла у них Гришу. На Новый год. И надеюсь, не один.

— Гриш, не здесь…

Я вывернулась, теперь за мои губы отдувалась шея.

— Ну что ты делаешь?

Я уперлась руками ему в грудь, чувствуя приятное и недопустимое сейчас тепло, которое сожжет меня огнем, продли он ласки хоть на секунду.

— Гитару настраиваю…

Он отступил от меня за секунду до появления мачехи — у него точно тонкий музыкальный слух.

— Минуточку тишины, — попросил Гриша, усаживаясь на стул с гитарой и телефоном, чтобы подкрутить колки. Мои нервы он натянул до предела. Только бы они не лопнули раньше времени. — Что сыграть?

— Мою любимую. Румынскую.

Гриша подмигнул мачехе:

— Я не могу петь ее при Лизе.

— Почему?

— Из-за содержания.

— Но мы-то слов не понимаем, — настаивала мачеха.

Гриша откинулся на спинку и качнулся на стуле:

— Но я-то знаю, о чем пою… Я почти женатый мужик, и мне нельзя такое петь…

— Гриш, ты можешь без подколов?! Спой уже что-нибудь… А то без ужина оставлю!

— А я его ещё не заработал? Я семь потов спустил с твоими детьми. Мне срочно нужно в баню…

И глянул на меня.

— Я все помню… Пой. Потому что я уже не помню, когда ты в последний раз мне пел…

Гриша начал с медленного перебора:

— Вы просите песен, их нет у меня, — запел он, прищуренно глядя на нас поочередно. — На сердце такая немая тоска, — он специально понизил голос до баса, и мне оставалось только гадать, того требует песня или это он просто смеется над нами. — Так скучно, так грустно живется, так медленно сердце холодное бьется, что с песнями кончить пора.

Он ударил по струнам и зажал гитару коленями.

— Григорий Антонович, за что же вы меня так не любите?

Вопрос Елена Владимировна задала слишком серьезно. Гриша поднялся и, не отпуская гитару, двинулся к арке, но проходя мимо, коснулся щеки мачехи своей. Теплой. Я знала, какая она теплая… Сейчас и всегда.

— В мою скучную жизнь вы вплелись так туманно, — пропел он тихо, но очень красиво. — Неожиданно радостна ваша тайная власть. Люба! — не только Елена Владимировна, но и я, хоть и стояла в дальнем углу кухни, подскочила от неожиданности. — Оставь деда в покое и иди к папе. Я не буду мучить тебя книжками!

Я шарахнулась головой о шкафчик — ну вот зачем, зачем… Принцип «Дурак-сам-дурак» в действии.

— Она уже зовёт его папой? — повернулась ко мне Елена Владимировна, когда Гриша исчез по направлению к гостиной.

— Они так решили, — выдала я правду. Немного горькую. Как поцелуй после коньяка. Он был. Когда Гриша отправлял меня на откровенный разговор со свекром. — Сами. Без меня…

Здесь все без меня решали. Но если что-то пойдёт не так, во всем обвинят меня. Тапки полетят со всех сторон.

— Интересно как…

Гриша вернулся с Любой в одной руке и по-прежнему с гитарой — в другой.

— Мы решили петь вместе. Кузнечика.

Я села на стул. Хорошо, что он был у шкафчика. Наверное, хозяйка доставала что-то с верхней полки.

Они решили. И они спели. Господи, у моей дочери нет ни слуха, ни голоса… Как же раньше я этого не замечала? Или это Гриша не попадал в ноты. Нарочно или из-за нервов. Все мы тут были на нервах. Они торчали из наших глаз обнаженными проводами: не подходи, убьёт. Особенно к Антону Сергеевичу. Как у него не треснули стёкла очков — загадка! Я все ждала, кто из них будет лягушкой, а кто кузнецом… Короче, кто кого сожрет первым.

— Мыть руки. И за стол! — Елена Владимировна четко знала, когда наступает момент Икс.

И снова все было чинно, за исключением того, что Люба то и дело трогала меня, точно проверяла, на месте ли я. А потом, когда подали чай, вцепилась мне в руку и не отпускала до конца чаепития, будто детское сердечко чувствовало предстоящую разлуку.

Мое тоже болело, но по другую сторону сидел Гриша, и если он и не вцеплялся в меня руками, то взглядом тоже не отпускал. И не отпустит ни на шаг, даже если Люба сейчас, впервые в жизни, бросится на пол в истерике. Но она ушла с Еленой Владимировной и мальчишками и даже не обернулась на меня, предательницу.

— Доброй ночи, — кивнул сын отцу, а у меня все ещё стояли в ушах вопросы хозяйки по поводу завтрака.

Какой завтрак?! У меня ужин ещё стоял поперёк горла. Каша? Омлет? Да плевать… Я в себя и кофе не залью, даже если не сомкну ночью глаз. В баню! Пошли все в баню…

Но в баню послали нас, и мы пошли. Прямо-таки побежали…

Сауна оставалась единственным помещением в загородном доме Вербовых, где не было все, как в лучших домах Лондона — по всей вероятности, в силу того, что на Туманный Альбион не доставляют веники из русских березок. Им хватает местных розог, которыми мне хотелось отстегать Гришу за то, что засранец не позволил мне уложить ребёнка.

— Гри…

Я не успела договорить свою мысль, а он не успел ещё затворить дверь, а его губы уже закрыли мне рот. Поцелуй вышел жёстким и даже малость болезненным. Гриша никогда ещё не целовал меня с такой жадностью. Я даже отпрянула, смяв спиной чинным рядком висящие банные халаты стерильного бежевого цвета. Гриша оттащил меня от стены, не выпуская губ, а я двигалась вперед, не открывая глаз. Это доверие, да? Или желание забыть, где нахожусь и представить себя на необитаемом острове, где ни люди, ни обстоятельства не в силах помешать соитию двух жаждущих друг друга тел?

Я почувствовала за спиной стол и в ту же секунду оказалась на нем. Здесь было тепло, но без намека на соседство с сауной: жар шел не от нее, это взрывался градусник подмышкой. Руки Гриши ползли вверх, снимая и кофту, и бюстгальтер не расстегнутыми.

— Что ты со мной делаешь?

Я не делала с ним ничего, но позволяла ему делать со мной все. Все, что касалось одежды. На пороге сауны нужды в тряпках не было никакой.

— Гриша, не надо… Пожалуйста…

На этом столе пили чай. У противоположной стены стоял буфет с сервизом и розеткой для чайника. А внизу чернел встроенный крохотный холодильник.