Семнадцать каменных ангелов - Стюарт Арчер Коэн

Еще минут двадцать они с Афиной обменивались ничего не значащими замечаниями, хотя после ухода Фабиана официант потерял к ним интерес и ни разу не подошел. В конце концов Афина бросила на стол несколько бронзовых монет, и они вышли из кафе.

Фортунато предложил отвезти Афину в отель и по дороге рассеянно слушал ее вопросы. Она интересовалась разными деталями рассказанного Фабианом. Но делала это как бы нехотя, словно и не ждала от него ответов. Он вел машину и думал о том единственном белом пятне в рассказе Фабиана, которое кричаще привлекало к себе его внимание и которое мог заметить только тот, кто был непосредственным свидетелем последних часов жизни Уотербери. Во всем пространном повествовании Фабиана, со всеми ожидаемыми и неожиданными персонажами, не упоминалось одно-единственное имя, то самое имя, которое произнес сам Уотербери за полчаса до смерти, высказывая догадку, что именно он, этот человек, а не Пелегрини мог быть организатором жутких событий той ночи. И Беренски тоже посерьезнел при упоминании этого имени. Еще один североамериканец, за спиной у которого длинная история в Буэнос-Айресе, – Уильям Ренсалер.

Они подъехали к отелю, и Афина, высунув одну ногу из автомобиля, задержалась. Видя, что она уходит, Фортунато ощутил укол сожаления:

– Что вы собираетесь делать?

Она обернулась к нему:

– Думаю попробовать продлить мое пребывание здесь.

Он улыбнулся:

– По крайней мере, будет приятно видеть вас с нами еще немного.

Она не приняла его иронии и вытащила из машины вторую ногу. Комиссар испугался, когда она чуть было не соскользнула на мостовую.

– Знаете, с кем вам нужно поговорить? – бодрым тоном проговорил он. – С Рикардо Беренски. Он самый большой специалист по Пелегрини, и он кое-что знает, что было между Пелегрини и группой «РапидМейл» – «АмиБанк». Может быть, ему что-нибудь известно о пропавших документах Терезы Кастекс.

– У меня есть его номер, – неопределенно ответила она.

Он смотрел, как она идет ко входу в «Шератон», и чувствовал, как его охватывает тот же прилив тоски и одиночества, какой он испытал, когда в морге видел, как от него уходит тело Марселы. В горле застрял комок, и он гнал прочь от себя печаль. Это уже слишком. Слишком много объяснений, которые ничего не объясняли, презрительных взглядов. Слишком много он знает о Роберте Уотербери.

На пороге «Шератона» Афина обернулась и посмотрела в сторону Фортунато, пожалев, сама того не желая, что рассталась с ним так сухо. Машина еще не отъехала, он сидел за рулем и смотрел прямо перед собой. Ей захотелось вернуться и что-нибудь сказать, но она вспомнила всю эту глупую комедию следствия и твердо двинулась к вестибюлю. Все, с Фортунато покончено.

По правде говоря, она с самого начала рассказа Фабиана решила про себя, что позвонит Рикардо Беренски, как только выйдет из кафе. Она расскажет Рикардо все детали, и он будет смеяться и смеяться и через полминуты придумает что-нибудь новое, предложит возможный новый ход, нового друга, с которым сможет связаться и уточнить какую-то деталь. Рикардо во всем разберется.

Ко времени, когда она взяла трубку, чтобы позвонить ему, Рикардо Беренски уже не было в живых.

Убийство было совершено в классическом стиле: руки связаны проволокой, в голову произведен единственный выстрел, тело подожгли и оставили дымиться на свалке среди вонючего мусора. Похоронить тело было бы нетрудно, но убийцы хотели не спрятать обезображенный труп, а выставить его на обозрение всему свету. Это было возвращение к дням белого террора, когда Антикоммунистический альянс Аргентины обставлял показательные убийства самыми эффективными уведомлениями: тела подбрасывали на обочинах дорог, на свалки с раскинутыми в сторону руками и ногами, лицом в землю или, наоборот, к солнцу, – это было леденящее кровь зрелище.

Убийство Беренски наделало такого шуму в средствах массовой информации, какого мало кто ожидал. После десятилетий запугивания, избиений и угрожающих телефонных звонков едва ли не для каждого журналиста в Аргентине обуглившееся тело Беренски было вехой, отмечавшей границу поля боя, на котором они не на жизнь, а на смерть ведут борьбу за выживание. Беренски объявил войну полиции и самым могущественным политикам страны. Он рассказал стране о Карло Пелегрини. Если Беренски мог быть убит безнаказанно, убит мог быть любой из них, и последняя линия сопротивления произволу, какой охватил некогда процветающую страну, исчезнет. Даже в широких слоях населения понимали, что битва над телом погибшего журналиста сделалась битвой за саму страну, ибо на Беренски и его коллег возлагались последние надежды на честное правительство, и сколько бы ни уничтожалась эта мечта, искреннее стремление к ней оставалось сильнее, чем окутывающее ее чувство безнадежности, и она продолжала двигать события вперед.

Смерть Беренски была главной новостью на первых страницах каждой газеты в стране. Насмешливая улыбка Беренски красовалась в каждом таблоиде, не сходила с телеэкранов, специальными сообщениями прерывались сериалы, мелодрамы и концерты. Она делалась особенно выразительной на фоне убийственной картинки скрючившегося среди протухшей капусты и скомканных пластиковых пакетов обуглившегося тела. По телевидению и радио передавали клипы с интервью, которые Беренски брал у знаменитых негодяев прошлого – у бывшего начальника полиции, отрицавшего обвинение в убийстве, за которое он позже был осужден, у негодующего министра юстиции, уверявшего, что не брал никаких взяток. Их лживые заверения бросали тень пародии на искренность обещаний полиции довести расследование до конца. Губернатор Буэнос-Айреса созвал специальную пресс-конференцию и объявил о создании особого подразделения полиции для проведения следственных действий по делу об убийстве Беренски. Афина обратила внимание на генерального комиссара Леона Бианко, стоявшего за спиной губернатора с выражением такой же уверенности на лице, с какой он пел «Рука в руке» в «Семнадцати каменных ангелах».

Полиция приступила к расследованию с шельмования потерпевшего. За неделю до убийства банк отказался принять чек, подписанный Беренски, поэтому заговорили о финансовых трудностях, что затем хитроумно повернули таким образом, будто Беренски мог быть убит кем-то, кого он начал шантажировать. Объявился некто с утверждением, что он продавал Беренски кокаин, и еще один, назвавшийся источником, которым пользовался журналист; по его словам, Беренски будто бы хвастался, что раскопал такое, что «его озолотит». Риелтор из Пунта-дель-Эсте дал показания, согласно которым Беренски заходил в его контору, присматривая дом на побережье, за который готов был заплатить двести-триста тысяч американских долларов, что никак не вязалось с его более чем скромной зарплатой.

Журналисты отбивали нападки. Они разоблачили торговца кокаином как давнишнего полицейского осведомителя и доказали, что в тот день, когда, как утверждал риелтор, Беренски приезжал к нему в Уругвай, журналист находился в Буэнос-Айресе. Портрет Беренски запестрел повсюду как молчаливый укор разворачивавшемуся с черепашьей скоростью следствию. Журналисты на телевидении показывали его фотографию перед камерой на пресс-конференциях кинозвезд или спортсменов – любимцев публики, на заднике вывешивали его портрет или прикрепляли его на подиуме со словами «Помни Беренски». Изображением убитого обклеивали телефонные столбы, его лицо смотрело на власть имущих со стен железнодорожных станций и газетных киосков. Во время передачи новостей или интервью, где его портрет не показывали, вставляли реплики: «И сегодня, седьмого апреля, давайте вспомним Рикардо Беренски, его убили два дня назад, и все еще нет никаких результатов следствия». «Восьмое апреля, вспомним Рикардо Беренски…» К девятому апреля в печати рядом с именем убитого журналиста замелькало имя Карло Пелегрини, на него указывали как на главного подозреваемого, разрабатываемого полицией Буэнос-Айреса.