Ночи северного мая - Галия Сергеевна Мавлютова

тёплый платок. В коридоре было холодно, но у Тани светились голые коленки. Девушка не теряла надежды.

– Явился не запылился?

Сергей удивлённо взглянул на неё. Это что-то новое. Прежде она не разговаривала с ним в подобном тоне.

– Ты замёрзла?

– Зубы-то не заговаривай! Я всё знаю!

Она стояла, враждебно скаля зубы, то ли смеялась, то ли угрожала.

– Что ты знаешь?

Он попытался открыть замок, но ключ не поворачивался.

– Я всё знаю! Тебя уволили из органов. Теперь ты лицо БОМЖиЗ! Ты никто! И звать тебя никак. А всё морду воротил.

– Таня, тебе-то что за дело? Ну, бомж, ну, уволили. Кстати, меня не выгнали, я сам написал рапорт. Его подписали.

– Не-е-ет! Тебя уволили. Ты больше не сотрудник органов. Куда ты теперь пойдёшь?

Она смотрела, как он мучается с ключом, пытаясь открыть замок. Сергей потянул на себя дверь, и замок глухо щёлкнул. Дверь открылась. Москвин засмеялся. Он боялся, что комендант, узнав об увольнении, успел поменять замок.

– Переночую здесь, а завтра уйду. Куда? Пока не знаю.

Москвин развёл руками в стороны. Он выглядел растерянным. Татьяна обиженно поджала губы. Она столько сил вложила в этого парня, пытаясь приласкать его, а он, как чужой, всё время брезгливо отстранялся от неё, словно от неё дурно пахнет. Татьяна повела плечом: если и пахнет, то духами и мылом. Духи «Индийский сандал» куплены в Пассаже. Импортные, пахучие. И чего мужик нос воротит?

– К тебе тут с работы приходили. Хотели поговорить. Вот записку оставили.

Она протянула ему затёртую бумажку. Сергей развернул и увидел несколько слов, от которых у него закружилась голова. «Срочно позвони, есть разговор. Капитан Басов». Семь цифр. Номер не служебный. Сергей скомкал бумажку и выбросил. Зачем приходил Геннадий Трофимович? Для чего?

– Да ты позвони, позвони ему, – залопотала Татьяна, подбирая бумажку. Она подобралась сбоку и сунула записку ему в карман. – Уж очень он просил позвонить. Хороший дядечка такой. Он хочет помочь тебе. Сказал, что ты наломал дров, но он знает, как выйти из положения.

Она протянула руки, как будто хотела поднять что-то тяжелое, но Сергей отмахнулся от неё. Пусть спасает кого-нибудь другого. Он всё уже решил. Он не будет работать на этих людей. Пусть они сами живут в том, что создали своими руками. Любую систему создают люди. Она нужна для поддержания жизни. Вместе легче выжить. Но люди создали себе камеру пыток вместо системы выживания.

– Таня, спасибо тебе, моя хорошая! Можно я посплю?

Сергей прилёг на узкую кровать, мечтая лишь об одном: скорее бы она убралась. Он хотел забыться мертвецким сном, в котором будет спасительная пустота. Утром он поднялся раньше всех и долго умывался в кухне, не опасаясь въедливых взглядов. В душе Сергея насвистывал ветер свободы. Он больше не боялся жильцов общежития. Пусть приходят, смотрят, наблюдают, как он умывается, вытирается чистым полотенцем. Москвин предполагал, что гигиенические процедуры придётся временно отложить. После ухода из общежития мыться и чистить зубы будет негде. Неизвестно, сколько продлятся скитания по дворам и углам. Он успокаивал себя, что выход всегда есть, что не бывает безвыходных ситуаций, из любого тупика можно выбраться, в то же время понимая, что всё это пустые отговорки. Слишком много людей сломалось от безысходности. Он вышел на улицу, чувствуя за спиной пристальный взгляд Татьяны. Она хотела что-то сказать, но не посмела. Девушка боялась, что он опять закричит на неё. Сергей оглянулся. Ему было жаль Татьяну, но она оставалась в прошлой жизни, а он не любил возвращаться назад. Сергей жил будущим. И каким бы обездоленным оно ни казалось в этот момент, он не хотел менять решения.

Одобряя свой поступок, он шёл вперёд, с каждым шагом удаляясь всё дальше от униженной, скотской, но всё-таки размеренной и устроенной жизни. Там, позади, оставались люди, с которыми он так и не сблизился. Они были чужими ему, а он считал их своими врагами. И хотя внешне они ничем не демонстрировали враждебные чувства, но всё же ощущали внутреннюю зажатость в его присутствии. Словно все застыли до определённого момента. Чиркни спичкой – и заполыхает большой пожар, в котором никто не спасётся. И чем дальше уходил Москвин от налаженной жизни, тем легче становилось у него на душе. Он вспомнил своё сиротское детство, в котором не было ни одной счастливой минуты. Дора Клементьевна не сделала его счастливым, хоть и очень старалась. И лишь от Юрия Васильевича остался отголосок чего-то таинственного, отдалённо напоминающего короткий миг счастья.

Москвин всё шёл, мысленно прокручивая свою не столь долгую жизнь. И в ней не было места обычным человеческим чувствам. Он был и остался маленьким зверьком, вгрызающимся в жестокий мир всеми клеточками организма. Изо всех сил он хотел быть как все, но не получилось. Теперь он станет жить, как ему хочется. Дора Клементьевна мечтала сделать из Сергея хорошего человека и почти добилась своего. Но она умерла, а без неё мир утратил опору. Сергей покраснел от стыда, поймав себя на мысли, что впервые думает о благодетельнице с благодарностью. Москвин остановился, пытаясь прекратить поток мыслей. Он знал, что у него нет чувства благодарности. Он родился бесчувственным.

Холодный Ленинград был наполнен многоголосьем. На площади Восстания бурлила жизнь. Высокие фонари ярко мерцали где-то прямо под небом. Люди спешили к станции метро, вливаясь в городское чрево обширными подвижными потоками. Если смотреть на них со стороны, то людей не видно. Кажется, что огромная человеческая гусеница всасывается в раздвижные двери, чтобы исчезнуть где-то внизу. Москвин подумал и повернул в сторону Литейного проспекта. Он не хотел сливаться с обезличенной гусеницей, боясь потерять самого себя.

Он ещё долго ходил по улицам, выстуживая в себе дух противоречия, но безуспешно. Чем больше проходило времени, тем сильнее он распалялся, убеждая себя в том, что он прав. Толпа не может править человеком, она сама нуждается в управлении. Сергей вернулся к вокзалу, чтобы посмотреть расписание. Он снова искал путь, по которому есть движение в будущее, но расписание поездов вызвало тошноту. Названия городов и населённых пунктов мельтешили перед глазами. Каждый город казался тюрьмой. Там тоже всем заправляет толпа, состоящая из тех же людей, от которых он только что сбежал. Он вышел на Лиговский проспект и пошёл по переходу. Застывший город обрушил на него ворох ярких огней, от холода и ветра заслезились глаза и потекло из носа. Сергей полез в карман за платком и вытащил записку от капитана Басова. Снова пошарил в кармане, но вспомнил, что монетки там