Убийство номер двадцать - Сэм Холланд

Когда почти неделю назад на стройплощадке нашли мертвые тела.

Беспомощность и тревога по-прежнему терзают его изнутри.

– Я следил за репортажами в новостях. Так и думал, что вы позвоните. – Шепард ставит на стол рядом с Адамом чашку кофе, отвлекая его от горестных дум. – Видел, как вы заходили в тот дом.

Он садится напротив и кладет ноги в тапочках на низенькую скамеечку перед креслом.

– Простите, что побеспокоил.

– Еще чего! Жизнь на пенсии – это, короче… – Шепард пожимает плечами. – Со старыми детективными инстинктами так просто не расстанешься. Думаете, Элайджа Коул как-то во все это вписан?

Адам удивлен – они точно не делились подобными подробностями с прессой. Но старик явно внимательно следил за делом.

В свое время детектив-сержант Дэвид Шепард был одним из первых оперативников, прибывших на место происшествия. Дело он не вел – эта сомнительная привилегия выпала на долю старшего детектива-инспектора Фрэнка Лэнгстона, но того давно уже нет в живых. Шепард, которому в то время было всего тридцать с небольшим, работал «на земле» – в частности, опрашивал свидетелей. А теперь, двадцать шесть лет спустя, вышел на пенсию, живет в уютном загородном доме. Тапочки, лабрадор, дровяной камин… И все еще увлечен этим делом. Даже подался вперед, нетерпеливо ожидая ответа Адама.

– Да, мы так считаем, – отвечает Бишоп. – Он знает о деле то, о чем мог бы знать, только если б сам был в этом замешан.

– Или если у него свой человек в вашей группе.

– Пожалуй. Но просто не могу представить, кто бы это мог быть. Я доверяю своим людям. – Адам примолкает. Скольким тут можно поделиться? Хотя так и тянет выложить знающему человеку абсолютно все. – Он точно стоит за всем этим. Или же кто-то делает это, чтобы произвести на него впечатление. Как бы там ни было, Коул крайне доволен собой.

Шепард кивает.

– Меня это не удивляет. Ушлый ублюдок… Он всегда терпеть не мог проигрывать – в первые же дни пребывания в тюрьме стал причиной множества драк, жульничая в покер и блэк-джек. Моментально вызнал все входы и выходы, никому спуску не давал, все у него по струнке ходили – как персонал, так и заключенные. Любимчиков очаровывал, остальных шантажировал.

Адам делится тем, что сообщил ему охранник, и Шепард кивает.

– Это вполне в его духе – выборочно распространять сплетни и всякие инсинуации в соответствии со своими собственными потребностями. С психиатрами, которые направляли его обследовать, тоже изрядно поигрался. В конце концов все отказались с ним встречаться. Он оказался умнее их, это уж точно.

– Это они так сказали?

– Ну конечно же нет, – фыркает Шепард. – Но Коул, безусловно, думал, что это так, и я склонен с этим согласиться. Уже за первые несколько лет пребывания в этой тюрьме ему много чего сходило с рук. Выяснилось, что он устроил там нечто вроде бесплатной клиники – даже диагностировал рак у дочери одного из вертухаев. Возможно, это спасло ей жизнь.

Адам сразу вспоминает того утреннего охранника, вдавившего ему локоть в горло.

– Вы хорошо знакомы с тем первоначальным делом? – спрашивает Шепард.

– Да. Я просмотрел все ваши материалы. Но того, о чем я хотел бы знать, там нет. – Адам помнит, что царапины на стене были оставлены без внимания. Может, было и что-то еще? – Ваших мыслей в то время. Ваших подозрений.

Шепард задумывается.

– В связи с чем?

– Вы не думаете, что жертв могло быть больше?

Старый детектив медленно кивает.

– Я, конечно, думаю, что так бы оно и было, если б его дочка не позвонила в полицию. Мы и понятия ни о чем не имели, пока не появились там в тот день. На Коула никто и не думал. – Он берет кружку, стоящую рядом с ним, и баюкает ее в руках. – Мне было поручено заняться пропавшими без вести – всего их было четверо. Все женщины одного возраста, примерно одинакового телосложения, поэтому мы сразу поняли, что дело нечисто. Но Коула и близко не было в нашем списке подозреваемых.

– По-моему, там было пять женщин?

– Да, пять. Но на тот момент мы не знали, что пропала еще и Кэтрин Саттон. Она была бездомной, никто не заметил ее отсутствия. Единственная, кто выжил.

– Что с ней потом стало?

Шепард печально опускает голову.

– Тоже мертва. Она опять пропала – через десять дней после того, как мы ее оттуда вытащили. И тогда ее так и не нашли. Только много позже. Думаю, это она хорошо умела – жить на улице, поэтому опять влилась в привычную среду. Растворилась там. Но время от времени я все-таки поглядывал в ежедневные сводки. Искал ее имя – смотрел, нет ли у нее приводов или задержаний. – Он на секунду замолкает и вытирает глаза. – Неопознанный труп женского пола. Найденный в реке, где провел какое-то время, так что там мало чего осталось. Я всегда надеялся, что она сменила имя, начала все с чистого листа. Вышла замуж, завела детишек…

Шепард смеется каким-то своим мыслям.

– Не более чем неоправданный оптимизм. Всегда ведь надеешься на хэппи-энд. Мы так и не узнали, что произошло. Могу предположить, что она умерла от передозировки. Или была убита своим сутенером и выброшена в реку. Как это обычно и происходит с такими девушками.

Он смотрит на Адама.

– Ну а Ромилли Коул? Как она? Полагаю, вы опять ее допрашивали?

Адам улыбается.

– Да, она помогает нам в расследовании. Она молодец. Теперь она врач. Онколог.

– Да, я слышал. Странно, что она пошла по стопам своего отца. Можно было бы подумать, что ей не захочется иметь с ним ничего общего. До сих пор так и не знаю…

– Чего не знаете? – настораживается Адам.

– Мы никак не могли избавиться от ощущения, что она лжет.

Лабрадор вдруг протяжно зевает, потягиваясь перед камином, и опять плюхается рядом с Шепардом. Детектив наклоняется, чтобы почесать его за ушами. Адам молчит. Какая-то часть его отчаянно желает уточнить, что тот имеет в виду, другая же боится того, что может услышать.

Шепард вздыхает.

– Зря я об этом упомянул. Это несправедливо. Тут мы никогда ничего не сможем доказать. Но что-то в ее рассказе не стыковалось. Хронология, дом, как долго все это продолжалось… Должно быть, она все-таки что-то видела.

Адам припоминает расположение ее спальни – с видом на сад.

– Но она сказала, что и знать ничего не знала?

– Верно. И какой был бы от этого прок, даже если б мы могли доказать, что все-таки знала? Ей было всего одиннадцать. Ее жизнь целиком