Убийство номер двадцать - Сэм Холланд

каким-то совершенно пустым улицам, отчаянно озираясь по сторонам, пытаясь хоть кого-то найти. Чувствую всепоглощающее одиночество, страх, напряжение в животе – и когда просыпаюсь, лицо у меня мокрое от слез.

Я стараюсь не думать о них. Людях, убитых мною. Я знаю, что они это заслужили, что они лишь холуи системы, неспособной защитить невинных. Что им и было суждено умереть. Но все равно слышу их крики, их мольбы о пощаде.

Но сейчас время пришло.

Музыку выключают. Шаги и смех на лестнице. Громкие пожелания спокойной ночи и приятных снов. Дверь распахивается, вспыхивает свет, ослепляя меня. Но я жду, укрывшись за открытой дверью. Она что-то напевает себе под нос; я смотрю, как она то появляется в поле зрения, то исчезает вновь. Она раздевается, и я вижу ее – молодую и подтянутую, ничем не отмеченную. Дыхание у меня учащается. Правой рукой дотрагиваюсь до лежащего в кармане ножа – лезвие у него острое, обжигающее, когда я провожу кончиком пальца по заточке. Вытаскиваю его, и впрямь: из узкого пореза на кончике пальца сочится ярко-красная кровь. Кладу палец в рот, продолжая наблюдать.

Она снимает лифчик, надевает на ночь футболку, затем идет в ванную. Уверенно, со всей беспечностью, свойственной юности; я так яростно ее ненавижу, что у меня скрипят зубы. Выхожу из своего укрытия, со щелчком закрыв дверь. В замке торчит ключ; я поворачиваю его, вытаскиваю и засовываю в карман.

Теперь мы одни.

Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват.

Она чистит зубы, глядя на себя в зеркало. Видит меня в нем и замирает. Роняет зубную щетку.

– А что вы… – начинает было она, но вид ножа заставляет ее умолкнуть.

Она набирает было в грудь воздуху, чтобы завизжать, и в этот момент я наношу удар. Шагнув вперед, тычу ножом ей под ложечку. Она это видит и пытается отбить удар рукой, но недостаточно быстро. Я слишком уж близко. Нож попадает ей в предплечье, вонзившись в плоть, острый и неумолимый. Она вскрикивает, кровь брызжет на раковину, на зеркало, когда она в панике взмахивает раненой рукой.

– Пожалуйста… – умоляет она. Но в ее мольбах нет смысла. Она видела материалы дела, видела предыдущих жертв. Знает, чем все это закончится. Это лишь вопрос времени.

Она пятится от меня, но ей некуда податься, кроме как в отделанную белым кафелем душевую кабину. Теперь она плачет, выставив перед собой руки. Всхлипывания становятся чаще, когда я плотно закрываю дверь ванной. Она опускается на корточки на полу душевой кабины.

– Простите… – бормочет она, но я не понимаю за что. Кровь, струящая у нее по руке, убегает в слив. Такая ее поза, когда она сжалась в комок подо мной, все усложняет.

– Я не хочу без нужды причинять тебе лишнюю боль, – говорю я, и она недоверчиво смотрит на меня своими большими зелеными глазами. – Ты же знаешь, к чему все идет. Зачем лишние страдания?

Она моргает, слезы катятся у нее по щекам.

– Пожалуйста… – шепчет она. – Я не хочу умирать.

– Все мы умрем, – отвечаю я. Ее взгляд кидается к двери – я знаю, о чем она думает.

– Мне нужна только ты, – говорю я. – Но если ты вдруг заорешь и прибегут остальные, я убью и их тоже. Ты этого хочешь?

– Нет, – еле слышно отзывается она, крепко зажмурившись.

Я нетерпеливо взмахиваю ножом.

– Тогда встань.

Теперь она начинает тихонько подвывать; я вижу, как дрожит все ее тело. Чувствую запах ее мочи, пролившейся на пол в душе.

– Пожалуйста… – все повторяет она.

– Встань, – повторяю я. – И тогда я сделаю это быстро.

Но она не двигается. Так и сидит, подтянув колени к груди, и плачет, бормоча какие-то банальности.

Я начинаю злиться.

– Хочешь быть порезанной на части, кусочек за кусочком? – говорю я. Чувствую знакомое напряжение – еще совсем чуть-чуть, и взорвусь. – Потому что так я и сделаю! Срежу все мясо с твоих рук. Отсеку пальцы, один за другим. Отрежу уши, нос. Выковырять тебе глаза, пока ты еще жива?

Она безостановочно мотает головой.

– Нет!

– Представляешь, как мучились остальные? Как сильно они кричали, когда их вскрывали?

Она ничего не говорит, просто продолжает плакать, громко всхлипывая, давясь слезами и соплями.

– Хочешь, оказаться на их месте?

– Нет! – подвывает она.

– Тогда встань.

Она издает протяжный крик – полный муки, страха и тоски, а затем медленно протягивает руки к стенам. Сначала они скользят по крови, замаравшей кафель, но она все-таки поднимается на ноги. Зубы у нее стучат, все тело сотрясает крупная дрожь; взгляд ее мечется между ножом и моим лицом.

Но я не поступаюсь своим словом. Когда нож вонзается в нее, это происходит быстро и чисто. Он входит в ее мягкий живот как в масло, кровь заливает мне руки до локтей, и я резко вздергиваю его вверх. Но такое не бывает совершенно безболезненным. Я вижу у нее в глазах му́ку, чувствую, как напряглись все ее мышцы. Однако это длится недолго. У нее не было ни единого шанса.

Она медленно оседает обратно, ноги выскальзывают из-под нее на мокром полу. Я вытаскиваю нож, и из пореза льется густая кровь.

Наклоняюсь и хватаю ее за плечи, вытаскиваю из кабинки в ванную. Она слабо сопротивляется, постанывая, поэтому я вонзаю нож еще раз, сильно – сквозь ребра прямо в сердце. Сопротивление мышц, надувшийся и лопнувший кровавый пузырь, когда я задеваю легкое…

Кровь течет быстро, на полу образуется липкое озерцо. Она уже неподвижна. Кто не спрятался, я не виноват. Моя задача здесь выполнена.

Для тебя.

Глава 51

Когда Адам возвращается в отдел, там уже тихо, и эта умиротворяющая тишина – как раз то, что ему сейчас нужно.

Усевшись было за стол в своем кабинете, он опять встает и выглядывает в штабную комнату, где еще остались только два оперативника – остальные уже разошлись по домам.

За время его отсутствия они не особо продвинулись. Адам знает, что его ждут отчеты, присланные по электронной почте детективами, ответственными за различные направления расследования, но знает и то, что ничего существенного так и не найдено. В противном случае ему сразу позвонили бы.

Коротко блямкает его телефон – сообщение от Джейми. «Ложусь спать. Твой ужин в холодильнике». Вроде бы ничего такого не сказано, и при этом сказано очень многое. Коротенький текст говорит о том, что Джейми – который охвачен скорбью, который не должен оставаться один, который сейчас практически беспомощен – заботится о нем. Адам отдает себе отчет, что, несмотря