Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

предпочтение то одному, то другому противнику. Вследствие незнания Цезарем местности и отсутствия связи между отдельными легионами проконсулу было очень нелегко держать «битвы поле роковое» (как писал тот же Пушкин в той же «Полтаве») в своем поле зрения. Правое крыло римлян с трудом сдерживало неистовый натиск галлов под предводительством самого Бодуагната, отрезавшего Седьмой и Двенадцатый легионы от центра римского войска, обратившего римскую конницу в бегство и все туже стягивавшего кольцо вокруг немалой части армии Цезаря, отрезанной от своих. Треверы (конные авксилиарии-германцы[83]), решившие, что «все пропало», покинули поле сражения, сообщая по дороге всем и каждому, что римляне разбиты и уничтожены.

В действительности же все было совсем иначе. Выдающаяся личность и незаурядная харизма императора смогли возродить боевой дух же наполовину истекшего кровью легиона. Проконсул (не успевший впопыхах ни вооружиться, ни надеть доспехи) приказал подать себе щит, быстро занял место в первом ряду (как и в битве с гельветами), громким голосом называя центурионов по имени, ободряя легионеров, приказав увеличить промежутки между легионерами своих когорт, чтобы слишком тесный строй не мешал воинам орудовать мечами. Отвага Цезаря и его сила внушения в тот день творили подлинные чудеса. Ему удалось обеспечить выход из «котла» двух окруженных галлами легионов. Проконсул руководил сопротивлением до тех пор, пока Лабиен, верно оценивший обстановку с вершины холма, не направил на помощь своему изнемогавшему под неприятельским напором «дуксу» Десятый легион. Почти одновременно на поле битвы появились два свежих легиона, шедших в арьергарде. Их своевременный подход окончательно склонил Фортуну на сторону римлян.

Теперь в окружении оказались уже не римляне, а нервии. Они дрались, как настоящие герои, образуя своими телами «живую крепость», долго сопротивлявшуюся разъяренным до полного озверения римским «контрактникам». Нервии в полном смысле слова умирали, но не сдавались, продолжая сражаться на целых «горах кровавых тел» (используя выражение Михаила Юрьевича Лермонтова из его поэмы «Бородино», не менее прославленной, чем пушкинская «Полтава»). Израсходовав свои метательные копья, изломав мечи о римские шлемы, щиты и доспехи, бросив свои собственные, исколотые и изрубленные «ромулидами» щиты, нервии бросались на римлян, как дикие звери, пуская в ход последнее, оставшееся у них, данное им природой оружие — ногти и зубы…

Согласно Цезарю, «битва окончилась почти полным уничтожением всего племени и даже имени нервиев». Их было шестьдесят тысяч — воинов-мужчин, женщин и детей. Историк-победитель сухо и бесстрастно сообщает современникам и всем последующим поколениям читателей его «Записок», включая и нас многогрешных, что из этого немалого числа уцелело «едва-едва» пятьсот. «Милосердный» Цезарь приказал их пощадить.

Вообще же в той «битве народов» римляне пленных не брали. Это была битва не на жизнь, а на смерть, смертный бой, в полном смысле этого слова. А выражаясь современным языком — народность нервиев «зачистили под ноль» (если, конечно, верить цифрам, приведенным Цезарем)…

Стена галльской крепости в разрезе

Арьергард объединенного бельгийского войска, состоявший из адуатуков, не поспевший сражению, повернувший назад и попытавшийся отсидеться за стенами сильно укрепленного — природой и людьми — города, был осажден римлянами и принужден к капитуляции. В отношении адуатуков, проявивших похвальную (с римской точки зрения) покорность, сдавшись на милость победителя, этот победитель проявил к ним эту милость. как сказано в «Записках»: «Цезарь приказал всю военную добычу с этого города продать с аукциона. Число проданных жителей, о котором ему было доложено покупщиками (то есть работорговцами — В. А.), было пятьдесят три тысячи человек».

Коль скоро эту цифру приводит сам Цезарь, в ее достоверности, как думается автору настоящей книги, нет причин особо сомневаться. Ведь Цезарь, как рачительный хозяин и экономист (хоть и не научившийся соизмерять свои доходы и расходы), был в своих подсчетах (и коммерческих расчетах) неизменно скрупулезно точен.

Между тем в далеком Риме обстановка складывалась не слишком-то благоприятно для «потомка Венеры».

13. «Трехглавое чудище»

Это едкое и меткое прозвище (содержавшее явный намек на чудовищного трехглавого пса Цербера, или Кербера — стража подземного, адского царства из греко-римской мифологии) триумвират получил от острого на язык Марка Туллия Цицерона, возвращенного из изгнания в Рим по просьбе Помпея, чьим приверженцем всегда был «Отец Отечества», с согласия Цезаря. При возвращении Цицерона в Италию в некоторых муниципиях, через которые он проезжал по пути в Рим, в честь оратора были организованы прямо-таки триумфальные торжества (надо думать, послужившие Марку Туллию, так и не удостоившемуся настоящего триумфа за «победу» над злосчастным Катилиной, некоторым, пусть даже слабым, утешением,). Впрочем, эти торжества были не столько свидетельством любви сограждан к Цицерону, сколько свидетельством их нелюбви к правящей властной группировке во главе с «тремя мужами» — Крассом, Помпеем и Цезарем.

Первая «голова» трехглавого чудовища — Красс — вел себя спокойно, пока его финансы были в порядке. А вот шаги, предпринятые второй его «головой» — Помпеем — оказались не слишком удачными и способствовали заметному укреплению позиций сенатской олигархии.

Бюст Цицерона в тунике и тоге

Помпей находился в состоянии постоянной перманентной необъявленной войны с досаждавшими ему бандами Клодия. Причем, на потеху всему Риму, «великий покоритель Азии» и «герой восточных походов» (в лице своих «боевиков»-клиентов) позорно проиграл целый ряд «уличных сражений» герою столичной черни, даже осадившему Помпея в его, триумфатора, собственном доме. Молодой, да ранний демагог открыто обвинял «Великого» (и, видимо, не без оснований) в манипуляциях с ценами, направленных на подорожание хлеба. По указке «Красавчика» массы преданных ему квиритов-голодранцев на вопросы: «Кто взвинтил цены на хлеб для народа?» или: «Кто морит голодом бедных граждан Рима?» всякий отвечали слаженным хором: «Помпей! Помпей!»

Не желавший долее сносить эти поношения и будучи не в силах отбиваться от науськиваемого на него «Красавчиком» хулиганья силами собственных клиентов, «Великий» нанял трибуниция, или трибунития (то есть бывшего народного трибуна), ставшего профессиональным убийцей на службе сенаторской партии — Тита Анния Милона — и его «штурмовиков»-гладиаторов в качестве своих личных телохранителей и потребовал от сената предоставить ему неограниченное военное командование с целью обуздания роста цен на продуты питания. Магн, разумеется, не без веских оснований считал это единственным средством восстановить свое сильно пошатнувшееся положение и противопоставить что-нибудь весомое победам, одержанным на далеком Севере отпрыском рода Юлиев. Однако же сенаторы сочли, что Помпею будет достаточно уже данных ему финансовых и административных полномочий. Магн оказался достаточно неразумным, чтобы не только удовольствоваться этим, но и блестяще справиться со своей задачей даже с ограниченными полномочиями, что свидетельствует