Арденнская операция. Последняя авантюра Гитлера - Энтони Бивор

Верден, по словам одного из офицеров штаба Брэдли, был «уродливым гарнизонным городком» {513}. Местные жители относились к американцам враждебно. Тыловой штаб 12-й группы армий базировался «за огромными петлями колючей проволоки, за которой взад-вперед ходили часовые».

Эйзенхауэр прибыл на бронированном «кадиллаке» Верховного главнокомандующего вместе с маршалом авиации Артуром Теддером. Паттон появился на своем «сказочном джипе с плексигласовыми дверями и с пулеметом 30-го калибра на станине» {514}. Вместе с двумя командирами групп армий США Брэдли и Деверсом они поднялись в серые каменные казармы, их сопровождала группа штабных офицеров. Единственным источником тепла в длинной комнате была печка-буржуйка, поэтому верхнюю одежду почти не снимали.

Решив задать верный тон, Эйзенхауэр открыл совещание. «Текущую ситуацию следует рассматривать не как катастрофу, а одну из возможностей, – сказал он. – За этим столом переговоров я хочу видеть только веселые лица» {515}.

«Черт возьми, давайте наберемся смелости и пустим этих сукиных детей в Париж! – крикнул Паттон с другого конца стола. – Тогда мы действительно отрежем их и сожрем с потрохами». Это вызвало нервный смех. Порыв Паттона атаковать передовые отряды противника поддержки не встретил. Эйзенхауэра это ничуть не удивило. «Неплохая мысль, Джордж, – сказал он. – Но враг не должен перейти Маас».

Благодаря новым перехватам «Ультра» Главное командование имело гораздо более четкое представление о дальнейших действиях немцев в операции Herbstnebel («Осенний туман»). Эйзенхауэр был полон решимости принять вызов как полевой командир, а не далекий зиц-командующий. И это его стремление вполне могло быть подкреплено подозрением, что в последние месяцы он проявил себя недостаточно решительным.

Стоя у висевшей на стене большой карты Арденн, офицеры штаба доложили собравшимся генералам о текущей ситуации. Эйзенхауэр перечислил дивизии, которые уже перебрасывали во Францию. Командиры могли отступить при необходимости, но об отводе войск за Маас не могло быть и речи. 6-я группа армий генерала Деверса в Эльзасе должна была продвинуться на север и занять часть фронта 3-й армии Паттона. Это было необходимо для того, чтобы освободить дивизии последнего для контратаки с юга.

«Когда вы можете начать?» – спросил Эйзенхауэр, поворачиваясь к Паттону.

«Как только договорим».

Эйзенхауэр попросил выразиться конкретнее, и Паттон не смог удержаться от бравады. «21 декабря, утром, с тремя дивизиями, – ответил он. – 4-й танковой, 26-й и 80-й»[41] {516}. Паттон не сказал, что боевое формирование 4-й танковой дивизии и штаб корпуса уже в пути, а остальные начали выдвижение утром {517}. Мысль о том, что основную часть армии можно развернуть на девяносто градусов для атаки в другом направлении всего за три дня, вызвала недоверие пораженных собравшихся.

«Не глупи, Джордж, – сказал Эйзенхауэр. – Если ты попытаешься выступить так рано, не успеешь подготовить все три дивизии и пойдешь частями. Начнете 22-го. И я хочу, чтобы ваш первый удар был сильным!»

Эйзенхауэр был прав, опасаясь, что слишком поспешная атака ослабит желаемый эффект. Но едва ли можно сомневаться, что боевой дух 3-й армии и энергия командования привели к одной из самых быстрых за всю историю войн передислокаций.

Генерал Брэдли, командир Паттона, на встрече говорил очень мало. Он страдал от стресса и крапивницы, да еще пазухи синуса начали мучить. Брэдли понимал, что ему нечего сказать, ведь именно он решил оставить Арденны почти без защиты. Он чувствовал, что его «подвинули», ибо Эйзенхауэр все решал сам и отдавал приказы Паттону через его голову. Кроме того, он от всех отделился, отказавшись переместить штаб из Люксембурга, утверждая, что это напугало бы его жителей, хотя гордость, безусловно, сыграла свою роль. Как бы там ни было, наступление немцев отрезало его от штаба 1-й армии Ходжеса под Льежем. С первого дня наступления ни Брэдли, ни его штабные офицеры не посещали американский штаб. Настроение Брэдли еще больше ухудшилось после совещания, когда он пригласил Эйзенхауэра на обед, а Верховный главнокомандующий отклонил его, сказав, что перекусит бутербродом в машине по дороге в Версаль.

Садясь в служебную машину, Эйзенхауэр обернулся к Паттону. «Каждый раз, когда я получаю новую звезду, на меня нападают» {518}, – пошутил он, имея в виду свое предыдущее повышение незадолго до неожиданной атаки Роммеля на перевал Кассерин в Тунисе.

«И каждый раз, когда на тебя нападают, я тебя выручаю», – парировал тот, чувствуя себя вершителем мира. Затем он подошел к телефону и позвонил в свой штаб в Нанси – отдать приказ о перемещении подразделений, подтвердив его кодовым словом. Дымя сигарой, Паттон вернулся поговорить с Брэдли, который, по словам его адъютанта Честера Хансена, «сражался с безумием» {519}.

«Паттон, я не хочу использовать ваши возможности [т. е. формирования], пока они мне не понадобятся, – сказал он. – Я хочу приберечь их для чертовски хорошего удара, когда мы атакуем в ответ, и мы как следует ударим по этим ублюдкам» {520}. Как видим, Брэдли все еще возмущало решение Эйзенхауэра о быстрой контратаке под командованием Паттона. Но, когда Брэдли и его свита поехали обратно в Люксембург, навстречу им уже двигалась колонна 3-го корпуса Паттона. Штаб 3-й армии не терял времени даром.

Эйзенхауэр был прав, остудив порыв Паттона начать наступление не мешкая. Несмотря на то что силы американцев в Арденнах удвоились и численность войск составляла почти 190 тысяч человек, их все еще было слишком мало для столь масштабной операции. 3-я армия должна была обезопасить южный фланг и столицу Люксембурга, однако ее основным приоритетом было продвижение на север к Бастони, где 101-й воздушно-десантной дивизии и части 10-й бронетанковой дивизии грозило неминуемое окружение.