Деньги - Поль-Лу Сулицер

– Вы могли бы хотя бы оплатить счет.

– Простите.

– Пожалуйста, – отвечает он.

Он звонит мне через два дня: «Мы согласны на обе операции. Желаю удачи». Я нахожусь в квартире Лео Суссмана, где Лео за мой счет установил три дополнительные линии. Вместе с Лео и его женой Робин мы садимся за стол. Они видят мое лицо:

– Плохие новости?

– Нет-нет, наоборот.

Еще один шаг. Очередное па в моем танце. Еще один решающий шаг. Дело пошло.

На кассете записан четкий и приятный голос Скарлетта:

– Ход первый: предоставить в распоряжение Мартина Яла необходимый ему в будущем капитал. Ключевая роль в этом принадлежит Феззали. Он должен согласиться, в любом случае вам надо постараться его убедить. У вас все должно получиться. Он выслушает вас, потому что был другом вашего отца и потому что в бизнесе с недвижимостью в Солнечном поясе вы проявили большие способности. Он выслушает вас, но что еще больше убедит его подключиться к операции, так это возможность задействовать крупный капитал; бизнесом не занимаются из добрых побуждений, в таком случае это будут пожертвования, а они не облагаются налогами. Нет, Феззали согласится, поскольку то, что вы ему предложите, заинтересует его и представляемых им эмиров в чалмах. На карту в первую очередь поставлен холдинг и возможность его приобрести. Феззали понимает, что это отличное капиталовложение. Он согласится, потому что увидит в этом возможность получить контроль над швейцарским банком – то, что нефтедолларам до сих пор не удавалось.

Как только будет достигнуто соглашение с Феззали и сотни миллионов долларов, которые вы просили у него…

Из Рима я отправляюсь прямо в Нью-Йорк и почти месяц посвящаю подпольной деятельности, непростой самой по себе и сильно осложненной тем, что я делаю это тайно и вне ведения (по крайней мере, я так надеюсь) от шпионов Мартина Яла. Эта игра в прятки сначала меня забавляла, но вскоре она стала досаждать до такой степени, что я решил последовать совету Марка Лаватера и обратился в полицию с жалобой на организованную за мной слежку.

Примерно четыре недели спустя после телефонного звонка Феззали, в котором тот подтвердил, что согласен участвовать в операции и уже перевел деньги на счет моей компании в Лихтенштейне, после того как я открыл новую панамскую компанию, которая понадобится мне позже, и после нескольких консультаций с тремя адвокатами я наконец заявляюсь в банк на Нассау-стрит в Нижнем Манхэттене.

– Ход второй. Молодой Симбалли, человек, к которому вам следует обратиться после согласия Феззали, – банкир по имени Стерн. Это пожилой человек, который планировал уйти на покой еще два года назад. Он думал, что его преемником станет внук, но мальчик умер, и с тех пор Стерн сильно изменился. Я полагаю, что он готов прислушаться к любому предложению о покупке, лишь бы оно было разумным, другими словами, если вы предложите за его акции цену, превышающую все, на что он может рассчитывать в настоящее время. Как вас зовут, я забыл? Франц. Послушайте меня, Франц, вы увидите, что все это довольно просто. С того дня, как умер ваш отец, а Мартин Ял стал управлять тем, что я назвал «Кюрасао-Два», – самым красивым из моих творений, – Ял превратил его в известном вам секторе в одну из групп, если хотите, в одну из самых мощных транснациональных корпораций в мире. Настолько мощную, что в западном капиталистическом мире существует всего лишь еще одна корпорация такого уровня, и это ЮНИЧЕМ. ЮНИЧЕМ и «Кюрасао-Два» – конкуренты, по крайней мере в принципе; в реальности они делят между собой, следуя молчаливому соглашению о ненападении, большую часть мирового рынка все в том же конкретном секторе. Каков расклад сил? ЮНИЧЕМ весит в два раза больше, чем «Кюрасао-Два», – это несколько миллионов долларов. Вы следите за мной, молодой Франц? Хорошо. Теперь посмотрим, что собой представляет ЮНИЧЕМ. Это компания, в которой сорок пять процентов долей учредителей, акций и других ценных бумаг находятся в руках мелких акционеров. Их должно быть – вам следует это знать – около двадцати пяти тысяч, и в основном это граждане Свободной Америки. Мы поговорим о них позже. Рассмотрим сейчас остальные пятьдесят пять процентов, то есть контрольный пакет акций. Эти пятьдесят пять процентов принадлежат двум семьям, представленным двумя банками, которыми управляют два человека, и эти пятьдесят пять процентов представляют шестьсот семьдесят тысяч акций. Крупнейшим из этих двух основных держателей акций, которые фактически управляют ЮНИЧЕМОМ, как раз и является господин Аарон Стерн…

Аарон Стерн передо мной. Я должен внести поправку: перед нами. Я не один. Меня сопровождают три адвоката, все трое – бывшие ученики и последователи Скарлетта, которого они считают своим духовным отцом. Более того, именно Скарлетт, который восстал из мертвых, связался с ними по телефону и попросил (кстати, за мои большие деньги) помочь мне в баталиях.

Один из трех адвокатов, Филипп Ванденберг, берет слово:

– Франц Симбалли, его советники: Джеймс Розен и Джозеф Лупино.

Обмен рукопожатиями. Мы садимся. Как было оговорено, переговоры ведет Филипп Ванденберг. Он житель Нью-Йорка, ему от тридцати пяти до сорока лет, тоже выпускник Гарварда, умный, как дьявол, холодный, как смерть, и с глазами метэка. Не совсем симпатичный, но это наименьшая из моих забот. Когда я впервые встретился с ним (он, кроме всего прочего, выше меня на двадцать сантиметров), он не стал скрывать, что, безусловно, отказался бы от предложения делать то, чем мы сейчас занимаемся, не будь это просьба самого Джона Кэррадайна, «про которого я, как и почти все, думал, что он умер. Хотя ваше странное сражение, в которое мы ввязываемся, я должен признать довольно увлекательным с интеллектуальной точки зрения». Ванденберг также заметил, что, создавая команду из него, Лупино и Розена, я привлек лучшие мозги молодого поколения Нью-Йорка и даже прилегающих территорий. «Лупино и Розен будут дублировать меня, но я полагаю, что старик Скарлетт собрал нас вместе, чтобы никто не оказался в другом лагере».

Филипп Ванденберг все еще излагает наше предложение. Но Аарон Стерн обращается ко мне:

– Кого вы представляете, господин Симбалли?

– Франца Симбалли. Себя самого.

– И вы готовы заплатить триста пятьдесят долларов за акцию, которая сегодня котируется в лучшем случае в триста тридцать пять, а в настоящий момент вряд ли выше трехсот тридцати?

– Это причина моего присутствия здесь.

– Вы также готовы выкупить четыреста десять тысяч акций, которые находятся в нашем распоряжении?

Я смотрю на Филиппа Ванденберга, который по договоренности достает из портфеля заверенный чек и кладет его на стол.

– Сто сорок три миллиона пятьсот тысяч долларов, – произносит он. – Наличными. То есть четыреста десять тысяч раз по триста пятьдесят долларов.

Я смотрю не в глаза, а на руки Аарона Стерна и невольно чувствую, что он может сказать «да» прямо сейчас, и это все испортит. Согласно маневру, который мы с Ванденбергом, Розеном и Лупино разработали для такого случая, я спешу заявить не допускающим возражений тоном: