Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова

уже не твоё.

Остальное – дело её.

Аля Кудряшева. «Письмо счастья» [761].

будто смеркается

звонко кусается

над ухом звенится

перстами пенится

горбатым скрипится

не спится

реминисценится

Наталия Азарова. «Комар» [762].

О форме звенится в стихотворении Н. Азаровой «Комар» Н. А. Фатеева пишет:

Поскольку субъект данного текста назван только в заглавии, то глагольные действия одинаково могут восприниматься как в личном, так и в безличном плане. Только безличными оказываются предложения будто смеркается и не спится, активно-личным – звонко кусается (субъектом является комар). Остальные же строки могут интерпретироваться по-разному. Так, предложение над ухом звенится можно воспринимать как в безличном плане (как состояние среды), так и в личном – над ухом комар звенится по аналогии с кусается, тогда звенится можно интерпретировать как окказиональный активно-безобъектный глагол в потенциально-качественном значении (Фатеева 2017-а: 167).

Александр Еременко помещает формы врешься, врусь в анаграмматический контекст, соотнося их с формами рвешься, рвусь:

Процесс приближенья к столу

сродни ожиданию пытки.

Сродни продеванию нитки

в задергавшуюся иглу.

По рельсу, лучу, по ковру,

ко рву по ковровой дорожке.

– Но только не рвись, пока врешься.

– О господи, я и не вру.

А мальчик, продолжив игру,

кричит из‐за стула: – Сдаешься!

Но только не врись, пока рвешься.

– О Господи, я и не рву.

Александр Еременко. «Процесс приближенья к столу…» [763].

При таком положении дел каждый поэтический неологизм заставляет задуматься о контекстуальном значении возвратного глагола, которое формируется разнонаправленными аналогиями, лексической и грамматической парадигматикой. Представленный С. П. Обнорским обширный диалектный материал и многочисленные примеры возвратных синонимов невозвратных глаголов в диалектах (Обнорский 1953: 59–69), а также материалы Н. А. Янко-Триницкой указывают на потенциальную продуктивность стилистически и семантически маркированных возвратных глаголов в синонимических парах. В современной поэзии такие глаголы являются значительным резервом художественного смыслообразования.

Лингвистически интересным представляется весьма необычное употребление словоформы захóдится в составе художественного тропа:

Ни собаке у них не бывать – потому,

Что закрылась отцовская дверца.

Но стою как стояк на сыром берегу,

На своих же следах, и сойти не могу,

И как солнце заходится сердце.

Мария Степанова. «Собака» [764].

Словоформа заходится – обычная языковая метафора в сочетании сердце заходится, однако здесь, в сравнении, имплицитно утверждается, что солнце тоже заходится. А так как сердце заходится в болезненном или, по крайней мере, в напряженном эмоциональном состоянии человека, то эта ситуация потенциально распространяется и на средство сравнения солнце, солнце при этом олицетворяется.

Взаимная возвратность (реципрок)

Взаимно-возвратные глаголы (целоваться, чокаться, бороться, ссориться, драться) не в любых контекстах могут быть однозначно признаны именно как взаимно-возвратные, то есть как глаголы с абсолютно симметричным обозначением действий субъекта и объекта, когда субъект действия является одновременно и объектом этого действия. Так, в пределах нормы возможно высказывание Это он со мной поссорился, а я с ним не ссорился. В ряде случаев возможна грамматическая полисемия: в предложении За углом бодались козлы взаимность действий очевидна, а в предложении Осторожно, эта корова бодается реципрока нет – безобъектно-возвратный глагол обозначает свойство бодливой коровы. Некоторые глаголы теряют значение реципрока при переносном употреблении: Здесь борются за чистоту; Кажется, он совсем чокнулся.

Тем более неопределенность грамматического значения свойственна поэтическим неологизмам, например:

Лишь два кита плескались

Лишь два кита полоскались

Два носорога бодались

Два слона лопотались

Море лежало широко

Море лежало глубоко

Ян Невструев. «Море лежало широко…» [765].

Словообразовательный контекст поэтического неологизма лопотались здесь противоречив, параллелизм грамматических форм только запутывает в определении залога: с одной стороны, в ряду предикатов есть глагол бодались, реципрок которого очевиден, с другой стороны, в этом же ряду имеются собственно-возвратные глаголы плескались и полоскались, не имеющие отношения к реципроку и обозначающие направленность действия субъекта на себя и его поглощенность этим действием. В таком контексте, противоречиво мотивирующем неологизм, словотворчество оказывается направленным либо на актуализацию залоговой неопределенности глагола, либо на совмещенное представление взаимной возвратности и собственно-возвратности. Грамматическая неопределенность глагола лопотались вполне гармонирует с семантической неопределенностью этого глагола: непросто представить себе, какие именно звуки издавали слоны, а может быть, этим глаголом обозначены и не звуки, а какие-то взаимные ласки слонов.

В подчеркнуто аграмматичном тексте А. Полякова представлен реципрок глагола, в норме не относящегося к взаимно-возвратному залогу:

…вот Нашалермонтова улица, вот кошка

беглая сутулится, вот перевёрнутых ребят

стоят глазами на закат. А вот хорошая чужая

сверкает, Бога отражая: в краю листвы её кумир

июль, как Библию, купил

Послушай, толстая

красавица, давай скорей

друг с другом нравиться

давай стихи кругом любить

и чёрный чай для счастья пить!

Андрей Поляков. «…вот Нашалермонтова улица, вот кошка…» [766].

Автор, который в большинстве своих стихотворений и поэм обращается к образам и мифам античности, предваряет этот текст эпиграфом: Какое удовольствие – / свет падает из туч / на эту Музу толстую / и на Кастальский ключ!

В таком случае речь идет не об объекте мужского внимания лирического «я», а о Музе как символе поэтического вдохновения, хотя этот символ резко снижен. Учитывая, что мифологическая Муза в поэзии традиционно изображается как объект эротического вожделения – и в высоком стиле, и в сниженном, а жены и близкие подруги творческих людей метафорически называются их музами, глагол нравиться в тексте Полякова проявляет энантиосемические свойства. С одной стороны, управление этого глагола и наречие во фрагменте давай скорей / друг с другом нравиться намекают на грубую простоту интимной связи, а сам глагол выполняет роль эвфемизма. С другой стороны, если воспринимать текст как сниженное иносказание мечты о вдохновении, глагол нравиться употреблен вполне целомудренно.

М. Н. Эпштейн так пишет о семантике глагола нравиться:

Слово «нравиться» обычно воспринимается как более слабая степень того отношения, которое в сильной степени выражается словом «любить». Но в «нравиться» есть что-то такое, что в «любить» не укладывается, что-то более широкое и влекущее. <…> «Ты мне нравишься» – субъект здесь «ты», а «я» – в дательном падеже, как косвенное дополнение, как предмет воздействия со стороны того, кто «нравится» <…> Выражение «ты мне нравишься» более смиренное, вменяемое, кроткое, внимательное, отдающее должное тому, кто нравится. Это твое действие на меня, а не мое на тебя <…> «Я тебя люблю» – это звучит гордо: мое чувство, делай с ним что хочешь, а я вот такой, мне это присуще, тебе же выпало счастье быть тем предметом, на который падает моя любовь (Эпштейн 2011: 445–447).

Возвратно-пассивные конструкции

В современной поэзии пассивное значение глаголов с возвратным постфиксом оказывается особенно выразительным и, соответственно, лингвистически интересным в тех случаях, когда грамматическое значение глагольной формы предстает неопределенным или синкретичным. Иногда альтернативные возможности толкования словоформы, а следовательно, и содержания высказывания, основаны на пограничных ситуациях в самом языке, иногда – на тех грамматических или лексических препятствиях образованию пассива, которые диктуются нормой и узусом.

Академическая Русская грамматика отмечает, что