Sapiens на диете. Всемирная история похудения, или Антропологический взгляд на метаболизм - Герман Понцер

Если мы привнесем эти уроки правильного питания из саванны в повседневную жизнь, то сможем покончить с диетическими войнами, теориями заговоров и магическими идеями о калориях. Люди — это всеядные существа, и имеющиеся данные о палеолитических и современных охотниках-собирателях и контролируемых исследованиях диеты, таких как DIETFITS и работа Холла, показывают, что существует много рационов, которые могу быть полезными для человека. Как правило, мы должны потреблять еду с высоким содержанием клетчатки и белка, которая дает чувство насыщения, и избегать обработанных продуктов с добавлением сахара и жиров, которые активируют систему вознаграждения. Подходящая диета — это та, которая позволяет достичь здорового веса и поддерживать его и которая не оставляет вас голодными. Не нужно подсчитывать калории (что и так очень трудно сделать) или становиться участником научного эксперимента, чтобы отслеживать потребление и расход энергии. Вам просто нужны весы в ванной. Если вы потребляете меньше, чем сжигаете, масса тела будет снижаться. Если вы не достигли желаемого веса, или сидите не на той диете, то тогда нужно просто пробовать другую пищу.

Диеты — это только часть решения проблемы по сохранению здоровья, лишь половина метаболического уравнения. Улучшенная пищевая среда поможет регулировать вес и потребление энергии, но это не повлияет на количество сжигаемых калорий. Для этого нам нужно сосредоточиться на физической активности.

В предыдущей главе мы развенчали идею о том, что упражнения — это полезный инструмент для похудения. Столкнувшись с ростом уровня ежедневной физической активности, организм приспосабливается, экономя энергию в другом месте, чтобы держать ежедневные затраты под контролем. Любое длительное увеличение суточного расхода сопровождается повышением потребления, сводя на нет потенциал для потери веса. Но, хотя физические упражнения не влияют на количество калорий, которые мы тратим каждый день, они воздействуют на способ их сжигания. В этом и заключается разница между здоровым и больным организмом. Чтобы оставаться здоровыми, как хадза, мы должны двигаться, как охотники и собиратели. Чтобы понять почему, давайте навестим наших кузенов-обезьян, живущих глубоко в африканском тропическом лесу.

Когда мой самолет летел по ночному небу на высоте 10 000 метров над пустыней Сахара, я смотрел вниз через маленькое пластиковое окошко иллюминатора в необъятную черноту внизу и гадал, что же найду там, когда мы приземлимся. Это была моя первая поездка в Африку, и я направлялся в Уганду, чтобы изучать, как лазают шимпанзе. Путешествуя в одиночку в эпоху, когда еще не было сотовых телефонов, я понимал, что единственной подушкой безопасности был распечатанный лист бумаги, несколько полезных советов, собранных и переданных другими аспирантами, о том, как договориться о поездке из аэропорта в Энтеббе в столицу Кампала на такси, а затем на автобусе в Национальный парк Кибале в самом сердце страны. Я еще раз просмотрел контрольные списки и снаряжение, которые нес с собой, и мысленно отрепетировал разговор, который мне предстояло вести с толпой таксистов в аэропорту, чтобы договориться о стоимости проезда до Кампалы. Расслабься, напомнил я себе. Ты готов.

По большей части так оно и было. Я был настоящим новичком в полевых работах в тропических лесах, но готовился к этому в течение нескольких недель. Резиновые сапоги, рубашки с длинными рукавами и брюки, дождевик. Два огромных вещевых мешка, полных снаряжения, большая часть которого принадлежала моему куратору, использовавшему (как и все хорошие руководители) аспирантов как мулов, чтобы перевезти все вещи на место. Мне вкололи сразу несколько вакцин, кроме того, я тщательно принимал профилактические средства от малярии. Я добрался до отеля в Кампале, а затем до Кибале, и меня даже не похитили. Из листка с советами я узнал, как приветствовать людей на руторо, местном языке («Олиота!» для одного человека, «Мулимута!» для групп; ответ всегда «Курунги!»). Я даже был готов к появлению насекомых. Комары и прочие жужжащие твари оказались не так страшны, как я опасался. Я выдавливал из кожи личинок мух-тумбу, как прыщи, радуясь, что они не забрались под кожу в более интимных местах. В первый раз, когда на меня набросились кусачие кочевые муравьи, я сорвал с себя штаны, сдернув их с бедер, как старый профи. Я даже ухитрился вытащить клеща из носа, он забрался очень глубоко, вверх по переносице к глазам. Мне понадобилось только немного терпения и металлический пинцет Revlon, который я одолжил у сочувствующего (и ужаснувшегося) коллеги-исследователя.

Но к запаху шимпанзе я готов не был.

В первый день исследовательской экспедиции в лесу национального парка Кибале мы поднялись на небольшой холмик, с которого можно было обозревать местность вокруг, и остановились в молчании. Прямо впереди, примерно в тридцати метрах, группа шимпанзе неспешно подошла к огромному раскидистому фиговому дереву, их тела были ярко-черными в приглушенных зеленых и коричневых тонах леса. Один за другим они вскарабкались на навес и принялись есть, развалившись на массивных ветвях и пожирая горстями инжир, как греческие боги. Это был первый раз, когда я видел обезьян в дикой природе, и это навсегда осталось в моей памяти.

Как и все исследователи, участвовавшие в Кибальском проекте по изу чению шимпанзе, я знал правила. Мы должны были спокойно наблюдать за животными и предоставить им полную свободу. Мы находились в их мире и должны были уважать это. И первые несколько дней все шло по плану. Мы просыпались до рассвета, находили шимпанзе и следовали за ними так долго, как только могли (часто до сумерек), всегда держась на безопасном расстоянии, не менее двадцати метров. Это было захватывающе, но все равно немного походило на поездку в зоопарк. Обезьяны держались достаточно далеко, чтобы я мог сохранять дистанцию. Они были животными, а я был серьезным исследователем, старательно наблюдавшим за ними с отстраненностью ученого.

Затем, где-то в конце первой недели, группа шимпанзе застала нас врасплох, когда мы последовали за ними, вернувшись назад и проходя по нашим следам всего в нескольких метрах. Это было достаточно близко, чтобы мы могли почувствовать их запах. Это был резкий, древесный мускус, который говорил о жизни во влажном лесу, но все еще тревожно напоминал запах человека. Это интуитивное озарение, казалось, пробудило меня от сна наяву. Внезапно мне показалось, что я больше не наблюдаю за животными. Эти существа были чем-то большим.

Питер Сингер, философ-моралист из Принстонского университета, весьма убедительно доказывал, что граница, которую мы проводим между видами, произвольна, что разумные животные морально равны людям. Выросший в сельской местности Западной Пенсильвании, где наблюдал за животными в лесах, на пастбищах, а иногда и через прицел охотничьего ружья, я понимал, что наш вид — это всего лишь одна тонкая веточка среди миллионов других на древе жизни. Но при этом у меня в голове не возникало путаницы между человеческой ветвью и другими. Представление о том, что люди не отличаются друг от друга, что грань между нами и другими существами произвольна и бессмысленна, показалось бы абсурдным мне прошлому, который не провел и дня в дикой природе. Теперь, стоя посреди тропического леса Уганды, я не был уверен, на что смотрю. В моем сознании все еще было разделение между человеком и животным, но шимпанзе приобрели наши черты. Я пробормотал что-то одной бывалой исследовательнице из нашей команды. Она бросила на меня понимающий взгляд и повернулась, чтобы последовать за обезьянами.