Век самопознания. Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней - Эрик Кандель

Нижняя височная кора представляет собой обширную область, разделенную на два отдела. У каждого из них собственные функции, связанные с обработкой зрительной информации. Задняя нижняя височная кора задействована в низком уровне обработки информации о лицах. Повреждения этого отдела могут приводить к неспособности узнавать в лицах лица. Передняя нижняя височная кора задействована в высоком уровне обработки зрительной информации. Повреждения этого отдела могут нарушать связывание зрительных представлений лиц с семантическими знаниями. Люди, страдающие таким расстройством, видят, что лицо – это лицо, и умеют отличать его части и даже распознавать выражаемые им эмоции, но лишены способности идентифицировать то или иное лицо как принадлежащее определенному человеку. Многие не могут не только различать по лицам близких родственников, но даже узнавать собственное лицо в зеркале. Они лишены способности ассоциировать человека с его лицом.

Сведения, посылаемые указанными двумя отделами нижней височной коры в другие отделы мозга, необходимы для категоризации зрительной информации, для зрительной памяти и для эмоций. По большей части эти сведения направляются параллельно в три отдела: боковую префронтальную кору (где осуществляется категоризация и сохраняется кратковременная память), гиппокамп (где сохраняется долговременная память) и миндалевидное тело (где зрительной информации приписывается положительное или отрицательное эмоциональное значение и запускаются физиологические реакции на зрительные образы).

Распознавание лиц – важнейшая для нас разновидность распознавания объектов. Мы находим тех, кто нам дорог, и избегаем тех, кто неприятен, узнавая их в лицо, и по лицам же судим об их эмоциональных состояниях. Поэтому мастерство художников-реалистов веками оценивали по их способности передавать облик портретируемых, особенно их черты и жесты. Лучшие мастера умели так искусно проводить деконструкцию сложного зрительного образа человеческого лица, что зритель, глядя на портреты, может без труда реконструировать эти образы, испытывая радость узнавания выразительных, неповторимых лиц. Климт, Кокошка и Шиле ставили еще более сложные задачи: они стремились передать не только облик, но и внутренний мир портретируемых.

Художники во все времена осознавали исключительное значение человеческого лица. Более того, как отмечали Эрнст Крис и Эрнст Гомбрих, мастера болонской школы еще в XVI веке обратили внимание на то, что на карикатурах (изображениях людей с утрированными чертами) лица оказываются часто даже более узнаваемыми, чем в жизни. Это открытие успешно использовали художники-маньеристы и продолжившие их традицию экспрессионисты. Кокошка и Шиле, искажая черты портретируемых, стремились выразить их бессознательные эмоции и вызвать соответствующие эмоциональные реакции у зрителей.

С восприятием изображений лиц как зрительных образов связан ряд исключительно интересных научных проблем. С одной стороны, лица довольно схожи: здесь обычно два глаза, нос и рот. Мы умеем распознавать лицо даже на минималистическом рисунке: круг, вертикальная линия, две точки и горизонтальная линия внизу. С другой стороны, эта универсальная конфигурация открыта для вариаций. Каждое лицо уникально, как отпечатки пальцев. При этом большинство людей не в состоянии запоминать и распознавать завитки увеличенных отпечатков пальцев, но умеет распознавать сотни, даже тысячи лиц. Как такое возможно?

Этот вопрос заинтересовал нейробиологов Дорис Цао и Маргарет Ливингстон тем, что ответ на него требует решения ряда фундаментальных проблем, касающихся зрительного восприятия. Распознавание лиц составляет одно из высших достижений проводящего пути “что” зрительной системы. Ученые обратились к механизмам распознавания лиц в поисках характерных для этого пути принципов обработки информации. Ливингстон пишет: “Лица относятся к числу самых информативных стимулов, доступных нашему восприятию. Даже на мгновение увидев лицо человека, мы можем сразу узнать, кто это, узнать пол человека, настроение, возраст, расовую принадлежность и направление его внимания”[149].

Современные когнитивно-психологические и нейробиологические исследования позволили объяснить, почему мы по-особенному воспринимаем лица, руки и тела людей. Эти зрительные образы служат отдельными гештальт-объектами. Как только мы замечаем такой объект, мы воспринимаем его как целое. Мозг не пытается анализировать зрительную информацию о лице как совокупности линий, что он делает при анализе многих других зрительных образов, а прибегает к проверке на соответствие образцам. Мозг реконструирует лицо на основе абстрактной базовой фигуры высшего порядка: овала с двумя точками (глазами), вертикальной линией между ними (носом) и горизонтальной линией внизу (ртом). Поэтому для восприятия лиц зрительной системе требуется деконструкция и реконструкция в гораздо меньшей степени, чем для восприятия иных видимых объектов.

Наша зрительная система специализирована на работе с лицами. Лица, в отличие от других сложных форм, мы легко распознаем лишь в том случае, если они правильно ориентированы. Перевернутые лица мы замечаем и различаем хуже. Миланский художник XVI века Джузеппе Арчимбольдо эффектно продемонстрировал эту нашу особенность картинами, на которых лица составлены из овощей и фруктов. Когда мы смотрим на картину в правильном положении, мы сразу замечаем лицо, а если ее перевернуть, изображение покажется на первый взгляд горой овощей и фруктов (рис. II–24). Особенно чувствительно к переворачиванию наше восприятие мимических выражений (рис. II–25). На перевернутых изображениях мы не видим особенной разницы между выражением лица Моны Лизы справа и слева, но если смотреть на них в правильном положении, мы сразу замечаем перевернутые глаза и опущенные уголки рта на картинке справа[150]. Мозг явно наделяет человеческие лица особым статусом, зависящим от их правильного положения.

Нейронные механизмы распознавания лиц формируются в раннем детстве. Младенец с самого рождения чаще смотрит на лица, чем на другие объекты[151]. Кроме того, младенцам свойственна врожденная склонность к подражанию, связанная с той ключевой ролью, которую восприятие лиц играет в социальных взаимодействиях. Трехмесячные младенцы уже начинают замечать различия между лицами и отличать одно лицо от другого. Их способности к распознаванию лиц сначала универсальны: младенцы умеют различать обезьян не хуже, чем людей[152]. Способность различать нечеловеческие лица начинает пропадать к шестимесячному возрасту: младенец сталкивается преимущественно с людьми. Происходящая при этом тонкая настройка умения различать лица представителей своего вида аналогична настройке способности распознавать речь на своем языке. В возрасте 4–6 месяцев младенцы замечают фонетические различия в речи на иностранном языке не хуже, чем в речи на языке родителей, но к 10 месяцам или году у них остается лишь навык распознавания фонетических различий собственного языка.