Искры - Раффи

Она замужем уже более десяти лет, но не имеет еще детей.

Кликуша начинает бормотать.

— Елизавета возвестила… Дева Мария зачала… Гавриил обрадовался… Сын во чреве возликовал… Кто разбивает оковы бесплодия?.. Святая богоматерь! Радуйтесь, народы! Ликуйте, богомольцы! Врата господни разверзлись… Льется сверху свет… Блажен кто видит… Блажен кто слышит!..

Монах начинает объяснять слова кликуши. Он говорит Шушан-Хатун, что «Ага», т. е. «божья матерь» вняла ее просьбе и разбила цепи ее бесплодия. Она родит сына, который до семи лет должен считаться посвященным монастырю и ежегодно в праздник богоматери должен приезжать на богомолье и давать милостыню «беднякам» богородицы.

Шушан-Хатун ликует и, сняв с шеи дорогую цепь, украшенную золотыми монетами, кидает кликуше.

Пророчица опять впадает в восторженное состояние. Рот ее начинает пениться, на лице появляется выражение ужаса. Ее губы что-то шепчут, словно она говорит с невидимым существом. Монах опять пускает в ход крест. Несколько придя в себя, она говорит:

— Позовите Григория-ага Мушского.

Является Григорий-ага.

Кликуша изрекает:

— Недостойных ждет жестокое возмездие. Черные куры, красные кошки… Пусть она будет дарящей мною по заслугам… Отчего твое сердце не ликует? Где не сея, не жнут… Алак… Балак… Бери… Кругом парча — в середине шелк… Поди, принеси… Радуйся!..

Монах так объяснил эти слова пророчицы:

— Радуйся! Конец все же вышел хорош. В конце концов будет радость.

В эту самую минуту по лицу монаха быстро пробежала хитрая фальшивая улыбка. И он продолжал:

— Алак, балак — означает — разноцветное, т. е. шелковую материю или бархат, обшитый парчой. — Это занавес храма. Богоматерь требует ее от вас, — обратился он к Мушскому купцу Григорию. — После этого вы возрадуетесь, и ваша просьба исполнится. Завеса храма богоматери обветшала.

Пророчество кликуши продолжалось. Удивительно было, то, что «Ага», т. е. богоматерь через посредство пророчицы призывала только именитых и богатых богомольцев, съехавшихся со всех сторон. И они с глубоким благоговением выслушивали ее приговоры.

Потом пророчица падает в обморок. Монахи уносят ее, уверяя, что она останется в таком состоянии в каменной пещере до следующего монастырского праздника.

— Несчастная, — сказала Маро, — как она будет там жить? Разве она не помрет там? Фархат, я бы хотела, чтоб кликуша и мне что-нибудь сказала. Ты не веришь в нее?

— Верю, — ответил я.

И правда, я верил. А если бы Маро спросила меня сейчас, я сказал бы ей, что в то время, когда люди поклонялись идолам, жрица Плэя, стоя на треножнике, изрекала такие же слова.[21] Это тоже старый обычай, сохранившийся в Армении от времен язычества.

От церковной пророчицы мы перешли к народной. В стороне на скале сидела маленькая девочка. Ее бледное, худое лицо, намазанное ореховым маслом, блестело при свете факела, который горел около нее. На ней было пестрое фантастическое платье. Толпа девушек окружала ее. Она тоже пророчествовала.

Мы подошли к ней.

— Это та самая девочка, — сказала Маро.

— Ее зовут Гюбби.

Гюбби узнала и меня и Маро.

— Подойдите, погадаю вам, — обратилась она к нам, улыбаясь, — я с вас денег не возьму.

— Когда ты пришла сюда? Где твоя мать? — стал я смущать ее разными вопросами.

Не успела она ответить мне, как появилась Сусанна, подозрительно посмотрела на меня и, обращаясь к Гюбби, пробормотала несколько непонятных слов. Маленькая колдунья спрыгнула со скалы, на которой сидела, и обе они исчезли в ночной тьме.

— Почему они убежали, когда увидели нас? — спросила Маро.

— Не знаю. Старая колдунья всегда остерегается, как бы Гюбби не встретилась со мной.

— Настоящий чертенок эта девочка, — сказала Маро.

— Она уверяла меня, что мать украла ее из колыбели дьяволов, — проговорила девочка, стоявшая около нас. — И она говорит правду, — добавляет соседка, потому что если бы она не была чертенок, разве могла бы, будучи такой маленькой девочкой, знать так много? Она рассказала мне все, что было в моем сердце, все, что я делала…

Когда мы отошли от толпы, Маро сказала мне:

— Видимо, или Каро, или кто-нибудь из его товарищей находится здесь.

— Почему ты так думаешь?

— Эта колдунья и маленькая ворожея всюду следуют за ними. Где бы ни находился Каро — там тотчас появляются и они.

— Но я не понимаю, что может быть общего между Каро, его товарищами и этими цыганками.

— Я тоже не понимаю, — отвечала Маро. — Только одно скажу тебе, Фархат. Эта маленькая колдунья, которую зовут Гюбби, говорит по-армянски и притом как настоящая армянка.

— Цыгане говорят на всех языках.

— Нет, она непохожа на них. Однажды я сказала ей: «Гюбби, приходи к нам и живи в нашем доме, я буду за тобой ухаживать, ты будешь моей сестрицей». Она мне ответила: «Нет, я должна идти к маме, мама меня очень любит». Эти слова она произнесла по-армянски. Но как только старуха услышала это, рассердилась и увела Гюбби.

— Она ищет пропавшую мать, но где она, неизвестно. Бедняжка все время вспоминает о ней.

— И я это знаю, — сказала Маро.

Возвращаясь к нашему шатру, мы прошли через «долину испытания». Там находилась «скала судьбы». Она называлась так, потому что на ней богомольцы пробовали свое счастье. Каждый из них подходит к скале, поднимает с земли камень и кидает на скалу. Если брошенный им камень прилипнет к скале, значит ее молитва услышана. А если камень падает, то пробующий свое счастье с грустным лицом удаляется от таинственной скалы. Маро подошла попытать счастье, но там толпилось столько народу, что она не нашла себе места. Мы отложили это на будущее время.

Глава 33.

ПРОТЕСТ ПРОТИВ МОНАСТЫРСКИХ СВЯТЫНЬ

Уже было довольно поздно, когда мы с Маро вернулись в палатку. Старая Хатун не спала. Она сторожила палатку. Маргарит спала, крепко обняв маленькую Салби. Она позабыла закрыть лицо фатой. Лицо у нее было открыто. Старуха, увидя меня, тотчас закрыла лицо Маргарит. Маро засмеялась. Это рассердило старушку.

— Ты не знаешь ни страха, ни стыда, Маро, — сказала она с досадой. — Одному богу известно, чем это кончится для тебя. Маро улыбнулась и ничего не ответила.

Хотя Маро и обещала мне, что по пути постарается сделать так, чтоб Маргарит заговорила со мной и ходила при мне с открытым лицом, однако это ей не удалось. Маргарит оставалась безмолвной и закрытой, подобно идолу, скрытому под завесой.

На утро должно было наступить господне воскресенье, день приношения жертв. Поэтому перед каждой палаткой, в яме, вырытой в земле, был разведен огонь и на нем в котлах варилось мясо жертвенных животных. Воздух был напоен приятным запахом, и все дышало благочестием. В некоторых палатках еще только